Месопотамия

Что делать со священниками?
Они пасут свои церкви, словно скот,
выпускают их на изумрудную траву, смотрят,
как те тяжело ложатся в речной ил,
прячась от июньского солнца.
Ходят за своей паствой, выгоняя ее из чужой
пшеницы, возвращают домой, туда, где
загорается огонь вечерних дворов.
Спят на мешках и книгах, слушая сонное дыхание животных,
во сне вспоминая лица женщин, которые приходили и
рассказывали о своих самых сокровенных грехах,
просили совета, ожидали прощения.

Что он может тебе посоветовать?
Всю свою жизнь он пасет эхо,
ищет пастбища, ночует под чёрным небом.
Можешь петь с ним вместе, можешь
спать рядом с ним, накрывшись плащ-палаткой,
можешь сушить на костре мокрую одежду,
стирать в реке свои сорочки,
которые он готов вывешивать в церкви, как плащаницы.

Что делать с атеистами?
Они говорят – на самом деле я верю, верю во всё, что
было сказано, но никогда и ни за что, ни при каких обстоятельствах,
ни разу в этом не признаюсь, потому что это моё дело,
и касается оно лишь меня. И пусть он сто раз при этом
обижается и угрожает, гневается и отводит взгляд на своем распятии,
всё равно – куда он без меня? Что он будет делать один?
Он должен бороться за моё присутствие,
обречен сражаться за моё спасение,
не может не считаться с моими сомнениями, с моей
непоследовательностью, с моей искренностью.

Что делать с тобой? Ты можешь петь вместе с нами,
становиться с нами в круг, класть руки нам на плечи:
мы едины в нашей вере,
едины в нашей любви,
в нашем одиночестве,
в нашем разочаровании.

Так что же делать со всеми нами?
Если бы у него было чуть больше времени,
если бы ему не приходилось приглядывать за своей домашней церковью,
если бы он не должен был ходить за ней, выгоняя её из жёлтых полей,
у него было бы куда больше времени на наши
горести и наши знамения.

Любовь уничтожает
все наши представления о равновесии.
Мы можем забываться и делать шаг в сторону,
можем отказываться от того, что говорили,
можем целовать ночь в чёрные губы –
мы единственные, кого касался ночной огонь,
мы единственные, кто верит,
мы единственные, кто никогда
в этом не признается.

Можешь говорить обо всём, что тебе снится,
можешь говорить, можешь не бояться темноты:

всё равно кто-нибудь тебя услышит,
всё равно никто тебе не поверит.

* * *