Мешуга

—   Мог ли я хотя бы на мгновение поверить, что мечта сионистов превратится в реальность? Нет, я покупал их поддерживая Ев­рейский Культурный фонд и Еврейский На­циональный фонд, но никогда даже на мгнове­ние не верил, что из этих фантазий что-нибудь получится. Даже «Декларация Бальфура»[194] не убедила меня. Но вот здесь еврейское государ­ство, и я тоже здесь. И поскольку мне суждено умереть, я хочу быть похороненным в этой древней земле.

—   Прекрати, Макс! — воскликнула Мириам.

—   Ну, ну. Пока что я жив. Мы все уйдем рано или поздно. Но какое-то дыхание вечности остается, я это чувствую. Возвращайся, Баттерфляй.

—   Я потом приеду в Нью-Йорк, — сказа­ла Мириам. — Мы все возвратимся в Амери­ку, и скоро.

—   Да, — сказал Макс и похлопал меня по спине.

Я сидел у окна самолета. Рядом со мной расположился маленький седобородый человек, раввин. Он был одет в длинный кафтан, под которым виднелся небольшой платок с бахромой. Раввин держал на коленях том Мишны. Между пожелтевшими страницами Мишны лежал «Мессилат Йешарим»,[195] кото­рый время от времени падал на пол и кото­рый раввин поднимал и прикладывал к своим губам. Шляпу раввин положил вместе с паль­то на лежавший рядом узел. На голове у него была ермолка с каймой. Я рассказал ему, кто я такой — внук главы еврейской общины в Билгорае, писатель из Нью-Йорка, пишущий на идише. Он был раввином синагоги в Хай­фе, население которой, по его словам, состо­ит из немецких евреев и атеистов. Даже по субботам в синагоге едва удается наскрести Его приглашали стать руководите­лем новой иешивы в Иерусалиме, но он отве­тил: «Иерусалим полон иешивами и Торой. Во мне нуждается Хайфа». Он потерял жену и детей в Холокосте. Его пытались женить снова. Как может быть иначе, раввину нужна ребецин! Но он ответил: «Я уже выполнил заповедь „Плодитесь и размножайтесь", и с меня хватит». Раввин летел в Соединенные Штаты, чтобы добыть денег для основания иешивы в Хайфе.

Он сказал мне:

—   Мне о вас все известно. Я читал о вашем приезде в газете. Ваш дед был хасидом?

—   Мой дед из Билгорая имел обыкнове­ние ездить к Маггиду[197] Триска, а не к его сыну.

—   Я знаю, знаю. Мы в Галиции ездили в Бельц, в Бобов, Гарлиц, Шеняву или в направлении Рижина: в Чортков, Хузятин, Садагур. Триск был в России, и люди редко ездили туда. Но я понимаю, понимаю. Ему нравились и У каждого Учителя был свой путь, так и должно быть. У вас есть семья, жена и дети?

—   Нет.

—   Вдовец?

—   Я никогда не был женат.

Раввин Зехария Клейнгевиртц поскреб свою бороду.

—   Это почему? После того как Гитлер — пусть его имя будет навсегда уничтожено — убил так много евреев, им следует вырастить новые поколения.

—   Правильно, но...

—   Я знаю, просвещенный аргумент таков: зачем растить, воспитывать новые поколе­ния, если евреи всегда в опасности? Мне все это говорят. Весь долгий год моя синагога пуста. Но на Рош Хашана и Йом Кипур они приходят. Не все, но многие. В чем тут дело? Если нет ни справедливости, ни судьи, то чем эти Праздники отличаются от остальных дней года? Я разговариваю с ними, я спраши­ваю их, почему они не женятся или почему у них так мало детей, и у всех один и тот же от­вет: «Для чего? Чтобы было кого убивать?» У дурных наклонностей есть ответ на все.

С другой стороны, искра еврейства сущест­вует в каждом еврее, и искра легко может разгореться в пламя. Кто заставляет юношей из России, тех, что называют себя ехать в Эрец-Исраэль? Почему они не принимают образ мыслей и не едут вместо этого в Америку? Они приезжают сюда и приносят себя в жертву, они осушают болота и заболевают малярией. Многие из них умирают. Возьмите, к примеру, Иоси­фа Хаима Бреннера. Он был по-своему пламенным евреем, он принял мученичес­кую смерть.

Раввин открыл Мишну и вновь стал, раскачиваясь, беспорядочно читать из разных мест книги. В какой-то момент мне показалось, что он заснул. Однако вскоре он вздрогнул и выпрямился.

—   Вы, по крайней мере, зарабатываете себе на жизнь всей этой писаниной? — спро­сил он.

—   Только лишь.

—   О чем же вы пишете?

Прошло несколько минут, прежде чем я ответил:

—   О еврейской жизни.

—   Где? В Америке?

—   В Америке. Большей частью о тех, кто приехал с моей прежней родины.

—   Что же вы пишете, романы?

—   Да.