Мешуга

—   Посмотрите на этот песок и эти ракови­ны — им миллионы лет. Я читал, что в тех ме­стах, которые нам известны, как Африка, когда-то был Северный полюс — во всяком случае, холодные края. А там, где сейчас постоянные холода, находят следы пальм и тро­пических лесов. Когда-нибудь мир перевер­нется вверх ногами, и, возможно, все повто­рится — кто знает? До тех пор пока ты дышишь, ты должен думать о для се­бя и для своих детей. Чего хочет Бог? Долж­но быть, того, чего Он пожелает.

Примечания к главе 7

[105] - — после об­разования государства Израиль в 1948-1949 годах оставшиеся в живых и вернувшиеся в Польшу евреи были высланы в Израиль.

[106] - букв. «Мир Вам») традиционное еврейское привет­ствие.

[107] - — остров в окрестностях Нью-Йорка, место обитания наиболее богатых.

— небоскреб на Манхеттене.

[109] - — Палестина, государ­ство Израиль.

[110] - — променад, деревянный на­стил над океанским пляжем.

[111] - — толк, прок, пред­назначение.

Глава 8

Как ни мал был мой мир, он был полон волнений. Неожиданно я услышал, что Матильда Трейбитчер умерла. Это случилось в самолете, летевшем в Швейцарию. Заболев в Варшаве, она отказалась лечь в больницу. Хаим Джоел Трейбитчер, который прилетел в Польшу, чтобы быть у постели больной же­ны, летел в Швейцарию вместе с ней и Мак­сом, когда она умерла.

Макс послал из Швейцарии телеграмму Мириам. Мириам ответила длиннющей телеграммой, которая наверняка обошлась ей в сотню долларов. Она заверяла Макса, что мы с ней преданы ему, что мы скучаем по не­му и что все остается по-прежнему. Мы оба собирались лететь, как только получим от него какую-нибудь весточку. Я предупредил своего редактора, что беру отпуск. Газета должна была мне не один отпуск, а несколь­ко. В сущности, я работал круглый год, по­сылал статьи, не выставляя счета, никогда не отказывался представить материал, даже когда болел гриппом. Я публиковал в газете роман и не мог, да и не хотел, уходить из нее, пока роман не будет закончен.

Часть дня и все ночи я проводил с Мириам. Впервые за свою литературную карьеру я диктовал некоторые журналистские статьи и да­же художественные сочинения. Мириам создала для себя что-то вроде идишистской стенографии. Она печатала на машинке на идише с необыкновенной быстротой. Я обсуждал с ней темы различных статей, и мы вместе составляли планы оставшихся глав моего романа — его последней трети. Убедитель­ность ее советов была поразительна.

Вскоре Мириам узнала, что у Стенли появилась новая возлюбленная, по-видимому актриса, с которой он уехал в Британскую Колумбию. Отец Мириам путешествовал по Европе с Линдой Мак Брайд. Я расска­зал Мириам о нашей встрече с ним, и она заявила:

— В мире нет такой силы, которая могла бы оторвать меня от Макса — ни за двадцать тысяч долларов, ни даже за двадцать миллионов — особенно сейчас.

Я заверил Мириам, что буду предан и ей, и Максу всю свою жизнь. Мы обсуждали идею романа, который я мог бы написать и кото­рый следовало бы озаглавить — ис­торию двух мужчин и женщины. Темой его было бы то, что чувства не подвластны ни за­конам, ни религиозным, общественным или политическим системам. Мы оба были согласны, что призвание литературы честно выра­жать эмоции — беспощадные, антиобщест­венные и противоречивые — какими только и могут быть искренние эмоции.

По вечерам я обычно приглашал Мириам в ресторан на ужин. Мы никогда не уставали ни от любви, ни от разговоров. Не существо­вало такой темы, которую я не мог бы об­суждать с ней — в философии, психологии, литературе, религии, оккультизме. Все наши дискуссии рано или поздно приводили к Максу и нашему с ним странному партнерст­ву. Но от Макса не было ни слова. Может быть, он все еще лежал в больнице в Швейцарии?

Мы слышали, что несколько беженцев, потерявших свои деньги, ворвались в квартиру Привы, переломали мебель, повытаскивали одежду и белье из шкафов и драгоценности из ящиков туалета. Одна женщина ударила Цлову, которая хотела вызвать полицию, но Прива не разрешила сделать этого. По-види­мому, Ирка Шмелкес пыталась покончить жизнь самоубийством, проглотив горсть сно­творных таблеток, но Эдек позвонил в «ско­рую помощь» и отправил ее в больницу, где ей вовремя промыли желудок.

Мириам из-за молчания Макса погрузи­лась в меланхолию. И все чаще стала загова­ривать о самоубийстве.

— Если Макс мертв, то и мне незачем жить, — сказала она.