Мемуары ротного придурка

Не знаю как голову, но партбилет у меня наверняка отняли бы, не найдись среди внештатников-надомников именно такой человек, какой мне был дозарезу нужен. Им оказался непьющий график Г. Коробков, человек чрезвычайно общительный, который с радостью согласился везти профсоюзный воз и сразу же развил невероятную деятельность. Фактически он командовал нашим придурочным профбатальоном, а я как бы состоял при нем комиссаром, чтобы проводить "партийную линию". Но, откровенно говоря, никакой линии я даже не проводил - профработа и без того пошла в гору. Коробков буквально творил чудеса: впервые за двести с лишним лет существования издательства Академии наук собрал общее собрание внештатников-надомников! Он где-то разыскал давно пропавшие профбилеты и привел их в порядок, он навещал внештатников-надомников на дому, он организовывал культмассовые мероприятия...

Я просто не понимал, когда он находил время для своей-то работы. И результаты стали сказываться.

Из вытрезвителей почти перестали звонить, внештатники-надомники стали меньше подводить издательство.

Мы даже художественную студию организовали! Партбюро заслушало мой отчет и признало работу вполне удовлетворительной. Но я честно заявил, что в этом заслуга не моя, а беспартийного товарища Г. Коробкова, который весь, без остатка отдался профработе. Насколько мне помнится, его наградили почетной грамотой.

Два года мы с ним пахали на профсоюзной ниве. Вернее, пахал один Коробков, а благодарности получал я за хорошее выполнение партпоручения. Иногда мне даже неловко перед ним становилось, но Коробков не обижался.

"Действительно, профсоюзы - школа коммунизма!" - иной раз думал я, глядя на его самоотверженную работу. Я решил Коробкова в партию рекомендовать: ведь любой коммунист может с него пример брать во всех отношениях. Однако события приняли несколько иной оборот...

Вызывают меня в партбюро:

- Ларский, где у тебя глаза были?! Ты знаешь, кого ты себе в заместители взял? Баптиста!

Конечно, я такого сюрприза не ожидал. Но все же я нашелся и ответил, что, мол, в профсоюзном уставе насчет баптистов ничего не сказано.

- За гнилой либерализм и ротозейство ответишь! - пригрозили мне.

Что делать? Преподобный Коробков, мой зам, действительно умудрялся совмещать активную профработу в цехкоме внештатников-надомников при издательстве Академии наук СССР с не менее активной деятельностью в баптистской общине. И кто-то об этом в издательство настучал.

Партбюро заявило, что на профработе я с треском провалился, продемонстрировав свою политическую незрелость и отсутствие революционной бдительности.

Но от заслуженного партвзыскания меня спасло более страшное ЧП: выпущенная издательством книга Некрича "22 июня 1941 года", обложку которой я оформлял, была осуждена в ЦК как идейно порочная. В поднявшейся суматохе мне под шумок удалось быстренько сняться с партучета и перебежать в другой партийный окоп - в издательство социально-экономической литературы "Мысль".

НА ПАРТУЧЕТЕ ПО МЕСТУ ЖИТЕЛЬСТВА

Будучи ротным придурком в рядах Советской Армии, я находился и в строевых подразделениях, прямо на передовой, и в тылах кантовался - при обозе и в похоронно-трофейной команде. В родной Коммунистической партии мне тоже доводилось состоять первичным придурком в рядах парторганизаций центральных издательств, на переднем крае идеологической борьбы с империализмом и сионизмом. Однако некоторое время я пребывал в нестроевой тыловой команде, как можно назвать первичную парторганизацию нашего ЖЭКа, в основном состоявшую из пенсионеров и одной домохозяйки. Хотя до пенсии мне оставалось двадцать лет, я тоже пристроился к этой партбогадельне как внештатник-надомник, перебежав туда с передовой.

"В конце концов, какая мне разница - в партийном строю ли шествовать или плестись в обозе? Ведь цель одна - светлое будущее, а, состоя при ЖЭКе, я к этой цели могу следовать, даже не выходя из дому, - думал я. - И меньше времени буду терять, поскольку на партсобрания не надо на троллейбусах тащиться..."

После бурных событий в издательстве "Мысль" я попал в тихую заводь, где партийная жизнь едва теплилась. К примеру, стенгазета, редактором которой меня назначили, выходила раз в год, а партсобрания обычно переносились из-за отсутствия кворума - по причине старческих недомоганий и хвороб. Откровенно говоря, это меня вполне устраивало, но медаль имела свою оборотную сторону: в порядке партпоручения мне еще всунули похоронную комиссию. Увы, наша парторганизация неуклонно несла потери, выбывая в "наркомзем", что доставляло похоронной комиссии известные хлопоты. А уходили от нас последние могикане славной Ленинской гвардии, ветераны партии и ГУЛАГа... Партработа в основном и сводилась к их проводам в последний путь под нестройные звуки самодеятельного духового оркестра райжилотдела. Но, на мой взгляд, это было лучше, чем прения на издательских партсобраниях, где обязательно присутствовал инструктор райкома, а иной раз - представитель идеологического отдела ЦК.