Меч Лета

Сэм и Хэрт сидели рядом с Блитценом, пытаясь его утешить, а я мерил шагами гостиную. Я злился и чувствовал себя виноватым: ведь это из-за меня Блитцену теперь грозит смерть. А он и так немало рисковал ради меня. И два года жил на улицах Бостона, приглядывая за мной, хотя мог бы сидеть тут и закусывать пенный мёд яичными рулетами. Пытаясь защитить меня, он бросился на повелителя огненных великанов, вооружившись игрушечным дорожным знаком. А теперь ему светит лишиться головы в жёстких ремесленных состязаниях со злобным пенсионером.

И при всём при этом мне не давали покоя мысли о гномьем подходе к ремеслу и его плодам. У нас в Мидгарде большинство вещей – сущий хлам, они постоянно ломаются, и люди покупают новые. Этот хлам позволял мне выжить целых два года: я копался в выброшенных вещах, выискивая, что можно использовать, продать или, на худой конец, бросить в костёр, чтобы согреться.

Интересно, думал я, каково жить в Нидавеллире, где каждый предмет, вплоть до последней чашки или стула, создан на века. Возможно, меня бы достало каждое утро припоминать все достижения моих башмаков, прежде чем обуться – зато я был бы уверен, что это замечательные башмаки.

И тут я подумал о Мече Лета. Фрейя советовала мне подружиться с ним. Она явно считала, что у этого оружия есть мысли и чувства.

«У каждой созданной мастером вещи есть душа», – сказал Блитцен.

Может быть, я не представился мечу как полагается… Может быть, надо относиться к нему, как к одному из моих товарищей…

– Блитцен, у тебя же должна быть какая-то специализация, – тем временем говорила Самира. – Что ты изучал в ремесленном училище?

– Дизайн одежды, – шмыгнул носом Блитц. – Я сам разработал свою программу обучения. Но пошив одежды так официально и не признали ремеслом. Они хотят, чтобы я обстукивал молотом раскалённые чушки или клепал механизмы! А я это толком не умею.

«Умеешь», – жестом показал Хэрт.

– Но не когда на меня давят! – заявил Блитцен.

– Я не догоняю, – вмешался я. – Почему проигравший должен умереть? И кто определяет победителя?

Блитцен таращился на обложку журнала «Ежеквартальный гном»: «Новые образы на весну! 100 способов применения кожи варга в вашем гардеробе».

– Каждый соперник делает по три предмета. Это может быть что угодно. В конце дня судьи оценивают каждый предмет: насколько он полезен, красив, надёжен и так далее. Они могут начислять баллы за что угодно. Побеждает тот, кто набрал больше баллов. Его соперника казнят.

– Должно быть, у вас не часто проводятся такие состязания, – заметил я, – если проигравшему отрубают голову.

– Это традиционная ставка, – пояснил Блитцен. – Сейчас голову редко ставят на кон. Просто Младший старомоден. И к тому же меня ненавидит.

– Это как-то связано с твоим папой и Фенриром?

Хэрт замотал головой, показывая мне, чтобы я заткнулся, но Блитцен похлопал его по колену:

– Всё нормально, дружище. Они имеют право знать.

Блитц откинулся на спинку дивана и вдруг успокоился, словно неотвратимо надвигающаяся гибель перестала его волновать. Мне стало не по себе. Если бы он бегал по стенкам, было бы не так тревожно.

– Помнишь, я говорил, что гномы делают вещи на века? – начал он. – На самом деле гномы и живут много веков.

Я внимательно оглядел бороду Блитцена. Интересно, он её красит, чтобы скрыть седину?

– Сколько тебе лет?

– Двадцать, – ответил Блитцен. – Но Младшему… ему скоро стукнет пять сотен. Его отец Эйтри был одним из самых прославленных мастеров в истории гномьего народа. Он прожил больше тысячи лет и создал много значимых вещей для богов.

– Даже я о нем слышала, – сказала Самира, надкусив яичный рулет. – Он вошёл в легенды. Это он сделал молот Тора.

Блитц кивнул:

– Как бы там ни было, Глейпнир, возможно, самая важная его работа, важнее даже молота Тора. Эти путы удерживают Фенрира Волка, и тем самым защищают миры от гибели.

– Пока всё понятно, – сказал я.

– Штука в том, что Глейпнир делали в спешке. Боги потребовали срочно помочь им. Они уже пытались связать Фенрира двумя крепчайшими цепями. Окно возможностей закрывалось, а Волк с каждым днём набирал силу. Ещё немного – и уже ничто не смогло бы остановить его. И Эйтри… в общем, он сделал, что мог. По-видимому, путы пока выполняют свою задачу. Но тысяча лет – долгий срок, даже для гномьей работы. А ведь эти путы днём и ночью дёргает и растягивает самый сильный волк во Вселенной. Мой отец Били был великим мастером по созданию верёвок и канатов. Долгие годы он пытался убедить Младшего, что Глейпнир надо заменить. Младший не желал ничего слышать – он утверждал, что время от времени наведывается на остров, где связан волк, чтобы проверить путы, и клялся, что с Глейпнир, мол, всё в полном порядке. Он думал, что мой отец просто хочет испортить репутацию его семьи. В конце концов папа… – Голос Блитцена надломился.

Хэртстоун сказал жестами: «Ты не обязан рассказывать».