Меч Лета

– Это, – провозгласил Набби, – Златая Чара, созданная моим отцом Дарби. А это, – он придвинул ко мне оловянную пивную кружку, – Оппаньки работы вашего покорного. Не забудь попросить долить, прежде чем осушить её до дна. Иначе, – он выразительно растопырил пальцы, изображая взрыв, – оппаньки!

Я искренне понадеялся, что Набби шутит, однако решил на всякий случай прихлёбывать понемногу.

Блитц отпил мёду:

– Ммм… Прекрасный кубок, чтобы смаковать напитки. А теперь, когда с формальностями покончено, Набби, у меня к тебе вопрос. Нам надо поговорить с Младшим.

На левом виске бармена запульсировала жилка:

– Ты хочешь проститься с жизнью?

Блитцен выудил из кошеля одну золотую слезинку и подтолкнул её к Набби по стойке:

– Это тебе. Просто за то, что дашь ему знать. И передай Младшему, что у нас есть ещё. Всё, что нам нужно – это обсудить обмен.

После знакомства с Ран слово «обмен» резануло мне уши ещё сильнее, чем Седалище-Преклони вреза́лся мне в задницу. Набби посмотрел на крупинку золота, на Блитцена, снова на крупинку, снова на Блитцена… Судя по лицу, в нём боролись предчувствие неприятностей и жадность. Победила жадность. Бармен подобрал золотую каплю:

– Я дам ему знать. Пейте на здоровье. – Он слез со своего помоста за стойкой и скрылся в кухне.

Я повернулся к Блитцену:

– У меня пара вопросов.

– Всего пара? – усмехнулся он.

– Что значит «4109 год о. ч.»? При чём тут вообще «ч»?

– Гномы ведут счёт лет от сотворения нашего народа, – объяснил Блитцен. – «О. ч.» означает «от червей».

Я подумал, что до сих пор плоховато слышу после того, как меня облаял Рататоск:

– Чего?

– Сотворение мира… Ну, ты же знаешь, как всё было. Боги убили величайшего из великанов, Имира, и создали из его плоти Мидгард. Нидавеллир образовался под Мидгардом – там, где черви прогрызли ходы в трупе великана. Некоторые из этих червей, не без помощи богов, эволюционировали и превратились в гномов.

Блитцен, похоже, гордился этим пикантным историческим фактом. Я же решил как можно скорее стереть его из долговременной памяти, если получится.

– Следующий вопрос, – сказал я. – Почему у моей кружки есть собственное имя?

– Мы, гномы – мастера-ремесленники, – пустился в объяснения Блитцен. – И очень серьёзно относимся к своим творениям. Вы, люди, можете сделать тысячу одинаковых паршивых стульев, ни один из которых не протянет и года. Когда же гном берётся делать стул, он делает один стул раз и навсегда – и такой, подобного которому больше нет и не будет. Кружки, мебель, оружие – у каждой созданной мастером вещи есть душа и имя. Нельзя ценить вещь, которая не заслуживает даже имени.

Я внимательно оглядел свою кружку. Волны и руны, украшающие её, были выгравированы до ужаса тщательно. Я бы, конечно, предпочёл, чтобы её звали Никогдашеньки-Не-Взорвусь, но не мог не признать, что кружка отличная.

– А почему ты назвал Набби сыном Лоретты, – спросил я, – а меня – сыном Натали?

– У гномов матриархат. Мы ведём родословные по материнской линии. И это опять-таки умнее, чем то, как заведено у вас. В конце концов, у любого существа может быть только одна биологическая мать. Не считая Хеймдалля, конечно – у него биологических матерей аж девять. Но это совсем другая история.

Мой мозг потихоньку начинал дымиться.

– Поехали дальше. Фрейя плачет червонным золотом. Сэм говорила, что червонное золото – это асгардская валюта.

– Да, но слёзы Фрейи – стопроцентное золото, чище не бывает. За кошель, полный слезинок, как у нас, большинство гномов готовы отдать правый глаз.

– Выходит, этот тип, которого ты зовёшь Младшим, согласится на сделку?

– Согласится, – сказал Блитцен. – А может быть, порубит нас в капусту. Не хочешь немного начос, пока мы ждём?

Глава 41. Блитцен заключает неудачную сделку

НАДО ОТДАТЬ ДОЛЖНОЕ НАББИ: предсмертную закуску он нам подал отличную.

Я успел умять примерно полтарелки вкуснейших чипсов, приправленных гуакомоле[77], когда явился Младший. Увидев его, я подумал: а не проще ли осушить Оппаньки до дна и взорваться? Потому что сразу было видно, шансы договориться с этим гномом невелики.

На вид Младшему было лет двести. С его черепа, покрытого старческими пятнами, свисали жидкие пряди седых волос. Сказать, что его борода была неряшливой, значило бы очень сильно обидеть всех нерях. Злобные карие глазки зыркали во все стороны с выражением типа «Ну и гадость. И это тоже гадость. А это и вовсе отвратительно». Как боец он выглядел вовсе не устрашающе – старик еле ковылял, опираясь на отделанные золотом ходунки, – но слева и справа от него вышагивали гномы-телохранители, такие мускулистые и крепкие, что сошли бы за боксёрские груши.

Все прочие клиенты быстро и тихо испарились, прямо как в старых вестернах. Мы с Блитценом встали.

– Младший, – приветственно кивнул Блитцен. – Спасибо, что согласился встретиться с нами.

– Наглец, – прорычал Младший.

– Не желаешь ли присесть на мой стул? – предложил Блитцен. – Это Дом Афедрона, созданный…