– Костяная сталь… Ти Джей в Вальгалле что-то говорил о ней.
Блитцен, не касаясь клинка, благоговейно провёл над ним рукой.
– Чтобы получить сталь, в железо добавляют углерод. Большинство кузнецов-оружейников используют для этого уголь, но можно заменить его на кости. Кости врагов, чудовищ или предков.
– Ого…
Я уставился на меч, гадая, не скрываются ли в нём мои прапрапрадедушка и прапрапрабабушка.
– Если отковать его по всем правилам, – продолжал Блитцен, – оружие из костяной стали способно убивать сверхъестественных созданий, даже великанов и богов. Разумеется, для этого клинок надо закалить в крови, желательно в крови тех существ, которых он должен разить.
Сэндвичам у меня в желудке стало неспокойно.
– И что, этот меч так и сделан?
– Не могу сказать, – признался Блитцен. – Меч Фрейра ковали ваны, а я в их искусстве мало понимаю. Возможно, оно больше похоже на эльфийскую магию Хэрта.
Я упал духом. Я-то думал, что гномы здорово разбираются в производстве оружия, и в глубине души надеялся, что Блитцен раскроет какие-нибудь секреты моего меча. Я покосился на Хэрта, который по-прежнему мирно спал.
– Ты сказал, Хэрт много знает о магии. Только не думай, что я придираюсь… Просто я никогда не видел, чтобы он колдовал. Ну разве что двери открывал. А что ещё он умеет?
Блитц положил руку в ногах спальника Хэрта, словно пытался его защитить.
– Магия отбирает у него много сил. Ему приходится использовать её осторожно. А кроме того, его семья… – Он тяжело вздохнул. – Понимаешь, современные эльфы магию не одобряют. Родители здорово шпыняли его за попытки колдовать. И он до сих пор стесняется творить магию на глазах у других. Родители считали Хэрта сплошным разочарованием – ну знаешь, магия, да ещё и это… – Он показал на собственные уши.
Мне захотелось сказать что-нибудь нехорошее о родителях Хэрта на языке жестов:
– Он же не виноват, что родился глухим!
– Эльфы есть эльфы, – пожал плечами Блитцен. – Они ни в чём не терпят изъянов: ни в музыке, ни в живописи, ни во внешности. Ни в собственных детях.
Я хотел сказать, что это безобразие, что так нельзя… Но потом подумал о людях и решил, что мы не многим лучше.
– Поспи, малыш, – настойчиво сказал Блитцен. – Завтра будет трудный день. Чтобы не дать Фенриру освободиться, нам понадобится помощь одного гнома… И помощь эта обойдётся недёшево. Нам нужно, чтобы ты был полон сил завтра, когда мы прыгнем в Нидавеллир.
– Прыгнем? – переспросил я. – Это как?
Он посмотрел на меня с тревогой, как будто меня скоро снова придётся хоронить:
– Завтра тебе предстоит лазать по Мировому Древу.
Глава 36. Уть!
СОГЛАСЕН, Я ДУРАК. Я почему-то думал, что Мировое Древо – это дерево. А оно оказалось цепочкой бронзовых утят.
– Узри же, – провозгласил Блитцен, – перепутье всего мироздания!
Хэртстоун благоговейно преклонил колени.
Я покосился на Сэм, которая присоединилась к нам, отважно сбежав с лекции по физике. Она не смеялась.
– Н-да… – протянул я. – А я-то как раз хотел сказать, что эта скульптура называется «Дорогу утятам!».
– По-твоему, это совпадение? – напористо спросил Блитцен. – Девять миров – девять уточек. Ясно же, что это символизирует портал! Это место – перекрёсток всего сущего, центр Древа, тут можно просто перепрыгнуть с одной утки на другую, то есть из одного мира в другой.
– Ну, тебе виднее.
Я проходил мимо бронзовых утят миллион раз. И мне ни разу не пришло в голову, что они какое-то там средоточие. Детскую книжку про этих утят я не читал, но знал понаслышке, что там говорится о том, как мама-утка и её малыши переходили дорогу в Бостоне. Потому-то их скульптурное изображение и поставили в Общественном саду.
Летом детишки фотографировались верхом на миссис Уте, под Рождество на утят надевали маленькие красные колпачки с белой оторочкой. Но сейчас они стояли голенькие и одинокие, по шею в свежевыпавшем снегу.
Хэртстоун осторожно провёл руками над утятами, словно проверял, горячая ли плита. Потом посмотрел на Блитцена и покачал головой.
– Этого я и боялся, – сказал гном. – Мы с Хэртом уже слишком много путешествовали. Мы не сможем активировать утят. Магнус, нам нужна твоя помощь.
Я ждал, когда он скажет, что от меня требуется, но Блитцен просто стоял и смотрел на утят. Этим утром он испытывал новый головной убор – пробковый шлем, с которого до самых плеч свисала тёмная вуаль. Блитцен утверждал, что сам разработал эту ткань и она на девяносто восемь процентов защищает от солнечного света, позволяя нам видеть его лицо и не скрывая его шикарного наряда. На мой взгляд, из-за этой вуали он смахивал на пчеловода в трауре.
– Ладно, уговорил, – сказал я. – И как мне активировать утят?
Сэм внимательно оглядывала сад. Похоже, она не выспалась: веки припухшие, на руках волдыри и ссадины после нашей вчерашней рыбалки. Сегодня на ней было чёрное шерстяное пальто-бушлат, а в остальном – то же, что и вчера: зелёный хиджаб, боевой топор, щит, джинсы и зимние ботинки. Всё, что полагается бывшей валькирии, которая не отстаёт от моды.