Меч Лета

– Насчёт шипучки ты, кстати, почти права, – заметил Блитц. – Эта вода как кока-кола с нотками гвоздики.

Сэм обернулась ко мне:

– Короче, тут что-то не стыкуется, вот я о чём. Найти Меч Лета – ладно, годится. Но тащить его туда, где Сурт собирается его использовать? Как-то это не мудро.

– Да, но если я – именно я – заполучу меч…

– Магнус, этому мечу рано или поздно суждено оказаться у Сурта. В Рагнарёк твой отец погибнет, потому что когда-то отдал свой меч. Им Сурт и сразит Фрейра. По крайней мере, так гласят предания.

При одной мысли об этом на меня накатил удушающий страх. Вот скажите: разве возможно не поехать крышей, если знать, как погибнешь, и жить с этим веками? По-моему, даже бог свихнётся.

– За что Сурт так ненавидит Фрейра? – спросил я. – Мог бы вместо Фрейра зарубить какого-нибудь здоровенного бога войны.

Блитцен вздохнул:

– Малыш, Сурт хочет смерти и разрушений. Он мечтает, чтобы пламя пожрало все Девять миров. Бог войны не сможет этому воспрепятствовать. А Фрейр сможет. Он бог роста и плодородия, бог здоровья и новой жизни. Он укрощает крайности, огонь и лёд. Сурт больше всего ненавидит, когда его обуздывают. Фрейр – его естественный враг.

«А за компанию с Фрейром и я», – мысленно добавил я.

– Если Фрейр знал о своей судьбе, зачем он вообще отдал свой меч? – спросил я.

– Как зачем? – хмыкнул Блит. – Ради любви, понятное дело.

– Ради любви?

– Тьфу, – скривилась Сэм. – Терпеть не могу эту историю. Так куда мы идём обедать, Магнус?

Я-то был совсем не прочь послушать историю. И в голове у меня всплыли слова Локи: «Последуешь ли ты, подобно твоему отцу, зову сердца, зная, что это решение будет для тебя роковым?»

У многих скандинавских историй, как я посмотрю, одна и та же мораль: знания не всегда стоят отданной за них цены. И это жаль. Потому что я от природы очень любопытный.

– Это… да вон там, недалеко, – сказал я. – Идёмте.

Ресторанный дворик в Доме транспорта – это для бостонского бомжа почти трапезная Вальгаллы. В атриуме всегда тепло, туда всех пускают, и народу там немного. Охранники есть, но они приглядывают за двориком вполглаза. Если сесть за столик, где стоит стакан или тарелка с недоеденной едой, можно просидеть довольно долго, и никто слова не скажет.

У входа Блитцен с Хэртстоуном нацелились было на мусорные баки, но я их остановил:

– Нет, ребята. Сегодня едим нормальную еду. Я угощаю.

Хэрт удивлённо поднял брови.

«Деньги есть?» – спросил он знаками.

– У него тут приятель, – вспомнил Блитцен. – Фалафельный парень.

Сэм застыла как вкопанная:

– Что?

Она заозиралась, точно внезапно сообразила, где мы.

– Да, это будет круто, – пообещал я. – Я знаю одного парня из «Фалафельной Фадлана». Ты мне потом спасибо скажешь. Здешний фалафель – пальчики оближешь…

– Нет… я… о боги. – Сэм поспешно натянула на голову платок. – Я вас лучше на улице подожду. Мне… мне нельзя…

– Вот глупости. – Блитц взял её под руку. – Если с нами будет симпатичная барышня, нам дадут больше еды!

Сэм явно хотелось вырваться и удрать. Но она покорно позволила Хэрту и Блитцу увлечь себя в ресторанный дворик. Мне бы следовало проявить немного чуткости и понять, что ей очень не по себе. Но в сотне футов от «Фалафельной Фадлана» я теряю разум и могу думать только о еде.

За последние два года я сдружился с хозяином заведения Абделем. Подозреваю, что я стал для него чем-то вроде благотворительного проекта. В фалафельной всегда имелась лишняя еда: чуть подсохшая пита, вчерашняя шаверма, немного перележавший под лампами на витрине киббех[63]. Продавать такой товар уже незаконно, но по вкусу-то он нормальный. Поэтому Абдель вместо того, чтобы выбрасывать такие продукты, отдавал их мне. Когда бы я ни объявился, я мог рассчитывать на лаваш с фалафелем или другую вкуснятину. А я в благодарность следил, чтобы бездомные вели себя в фалафельной прилично, не распугивали клиентов и убирали за собой.

В Бостоне вы шагу не ступите, не наткнувшись на какую-нибудь икону свободы – то Тропа Свободы, то Старая Северная церковь, то памятник на Банкер-Хилле[64]. А вот для меня свобода имела вкус фалафелей Фадлана. После того как не стало мамы, эта еда давала мне почувствовать, что я ещё жив и ни от кого не завишу.

Чтобы не пугать Абделя такой толпой, я отправил Блитца с Хэртом занять столик, а сам вместе с Сэм двинул за едой. Сэм всю дорогу еле плелась, отворачивалась и теребила свой платок, словно хотела под ним скрыться.

– Да что с тобой? – удивился я.

– Может, его сейчас нет, – пробормотала она. – Ты скажи, что я твой репетитор.

Я никак не мог взять в толк, о чём она. Я подошёл к прилавку, а Сэм топталась позади, норовя нырнуть за кадку с фикусом.

– Абдель тут? – спросил я у парня за кассой.

Тот начал что-то говорить, но из подсобки появился сын Абделя Амир. Увидев меня, он широко заулыбался и вытер руки о фартук:

– О, Джимми, как жизнь?