Меч и его Эсквайр

…Рука моя касается лезвия боевой шпаги, выдвинутой из ножен: жест не просто бессмысленный – в моем положении вообще издевательский. Ночь нехотя переходит в утро. Наши противники обладают неким рыцарством… что уж там, куда большим благородством, чем мы. Фосфорная игра света на водной глади, на коже их скакунов, их теле и волосах позволяет им ориентироваться в ночной тьме так же легко, как нам среди ясного дня, и дает им преимущество, которого они пока не хотят.

Ветра нет, нет и приказа рабам ворочать весла. Парусные кьорги и драггары , с округлыми боками и неуклюжей кормой, сбились в неповоротливое стадо внутри чужой заградительной цепи. Ба-фархи несут ее в пастях, сзади них или рядом виднеются крохотные фигурки их наездников: висят на поводе или колышутся близ щеки серьгой. Мой приятель уже пояснил мне, что всё это затеяно не ради атаки – первый же рывок может порвать этим чудищам рты, – но чтобы правильно держать строй и не выходить из него. А за плотным рядом ба-фархов – тяжелые грузовые плоты, крошечные юркие лодки курьеров, сдвоенные ради устойчивости боевые плоскодонки с выдвижным килем. И народу в них – как песка на дне океана, как морских брызг над волнами в бурю.

– У доброй трети – длинные луки с поджигательными стрелами, – говорю я. – Ба-нэсхин пропитывают их смесью, которая может тлеть часа два-три и не гаснет от воды.

Он кивает:

– Уж я-то знаю, сам эту пакость для Мора сочинял. На основе сырой нефти и вареного льняного масла.

– То-то наш принц тебе синекуру придумал: с противником задушевную беседу вести.

– Мне-то что: я в огне не горю, в воде не ржавею, не гнусь перед высшими, не ломаюсь перед теми, кто ниже. А вот у вас на каждом судне пороховой погреб – со здешними морскими лошадками воевать. И нижняя палуба вся им запакощена подчистую. Как решишь, амир-аль-бахр?

– Важно не как я решу, а с какой охотой люди мне подчинятся. Я самый молодой из Ортовых адмиралов, да и прошлое мое не с соленой водой связано. Любовь моряков завоевал, мирный авторитет тоже, но военный…

Так вот и думай, что им больше придется по душе, – он смеется не сказать чтоб радостно. – Резаться в ножи до кромешной победы или поджать хвост под самую ватерлинию.

– Если я потеряю флот, в следующий раз короля Ортоса возьмут голыми руками, – отвечаю я. – Не только ба-нэсхин, живущие по обе стороны морского берега. И твои любимые скондийцы вряд ли опоздают на раздачу.

– Ну, оно конечно, их Орт не пойми на каком основании под себя подверстал, но ведь налогами не давит, пушнины и сухофруктов не требует, вот они и не против. Очевидно, понимают, что у палки нередко бывает аж два острых конца, – отвечает он. – Либо король ее в руки возьмет, либо Амир Амиров.

– Ну, тогда так. На флагмане я приспускаю свой штандарт на треть, флаги на прочих корытах – до половины. В знак уважения к противнику. Езжай к Моргэйну, Хельм, и договорись о парламентерах. Скажи ему, что я готов сдаться и прошу только выпустить корабли с миром и без бортовых орудий, которые Морские – Моровские Люди могут хоть утопить, хоть себе забрать. Кто из моих моряков пожелает, пусть переходит на плоты: подружек себе уж, поди, отыскали на том чертовом святом острове. Или приятелей.

– А своим что прикажешь, Фрейр?

– Я присягал королю, они присягали королю и мне. Моим решениям они обязаны подчиняться беспрекословно, иначе семь раз протяну под килем с петлей под мышками. А что до меня – перед королевским судом отвечу я один.

И снова рассвет, снова тянутся дни. На этот раз их не так уж и много, зато вид у моей благой мучительницы небывало торжественный.

– Я сниму все ваши цепи. Обещаете ничего такого не предпринимать?

– Когда это я шел против тебя с Фалассо, – улыбнулся я.

– Это не ответ. Но уж ладно, обойдемся без клятв и биения себя в грудь. К вам, мой амир, высокие гости. Вернее, гостьи.

Они, разумеется, ждали меня в столовой, среди гобеленов, портретов и зеркал. Мать с прямой спиной сидела в кресле, дочке, чтобы сохранить осанку, пришлось слегка опереться вытянутой рукой о подлокотник.

Эстрелью я не узнал в первый миг оттого, что она была слишком молодой для своих лет. Библис – оттого, что показалась мне куда старше ожидаемого. Хотя, возможно, сие впечатление создал тонкий белый плат замужней дамы, скрывающий волосы и туго обтянутый вокруг скул и подбородка. Тонкий зубчатый венец, надетый поверх плата, пригнул гордую шею, кожа, по-прежнему гладкая, будто выцвела. Даже зеленые глаза померкли и стали как больная бирюза. Богатый наряд из парчи должен был ощутимо тянуть ее плечи книзу, в землю, и мне показалось, что неколебимая осанка – только дань приличиям и хорошая мина в плохой игре.

Но вот дочка… Принцесса Бельгарда.