Меч и его Эсквайр

– Братьев Стругацких начитался, – покачал он головой. – Да ты подумай! Когда это ты фэнтези любил? Просто госпожа Эстрелья отменно разбирается в наркотиках, грибных отварах, белене и прочих дурманах, вот и намешала господину Шпинелю всякого-якого.

– Тогда, значит, всё, что он увидел и ощутил, – это сексуально окрашенная галлюцинация? Вранье?

– Не сказал бы. Конечно, Моргэйн погуливал-таки на обе стороны, пока не встретил свою милую. Это у ба-нэсхин в порядке вещей – секс там просто одна из форм доверительного общения. Однако Фалассо и Ситалхо – истинные близнецы, а между близнецами, по признанию истинных авторитетов, существует безусловная мистическая связь. А сам Арман, хотя и не настоящий дед своему любимому внуку, свободно мог чувствовать его сквозь время и расстояние благодаря обоюдной приязни. Эстрелья только усилила и активизировала эту интимность. Нам с тобой, кстати, достаточно знать, что все произошедшее – правда, а в этом я тебе поклянусь. И насчёт достоверности того, что Арман увидел дальше, – тоже ручаюсь.

Арман Шпинель де Лорм ал-Фрайби. Скондия

Проснулся я с какими-то перепутанными мыслями и чувствами и – о ужас! – таким, каким восставал ото сна лишь в раннем отрочестве, до того, как матушка Марион лично занялась моим душевным и телесным образованием. Поэтому я с лязгом соскочил с кровати, кой-как стянул с себя исподнее и принялся поспешно ополаскиваться из кувшина прохладной водой. Собственно, руки я уже умел высвобождать из подаренных Ортом браслетов, но дело это было долгое и травматичное.

Что это посетило меня, думал я почти всю неделю: обман, морок или ответ на те неудобные вопросы, какие я задал Эстрелье? Касаемо Фалассо я уже решил, что в ее посягательстве на мою плоть нет ни малейшего сомнения. Она легко умела снимать засовы с двери и, по-видимому, надевать и носить парик из своих же состриженных волос, так что границы между моим сновидением и нашей общей явью были изрядно стерты.

По крайней мере, я ждал нового визита моих дам еще с большим нетерпением – а они всё не являлись. Должно быть, у нашей мейсти Эстрельи имеется дом в пригороде Вробурга, размышлял я. И, возможно даже, благодаря королевской милости. Ведь немыслимо всякий раз добираться до столицы из самого Вольного Дома, верно? Этак и на дела времени не останется.

Тем временем я тренировал свое тело, ночью тайком выворачивая одеревеневшие суставы, а днем – открыто понуждая моих стражей прогуливать меня по дому и саду, что они делали с явной неохотой, но и с оттенком страха. По всей видимости, мои патронессы были не из тех женщин, о которых легко забывают.

Явились они обе под вечер восьмого дня и сходу взялись за мое бренное тело. После того, как меня засунули во всегдашнюю лохань, на совесть вымочили в густой травяной похлебке и в четыре руки растерли жестким полотенцем, мне позволено было облачиться в ещё ненадеванный парадный халат: густо-синего атласа, с узором из перламутра и рыбьей кожи.

– Отцу подарили паломники, а он не носит, – кратко объяснила моя мейсти. – Брезгует. И верно делает: такое ведь жрецы ба-нэсхин надевают на праздники. Язычники и кастраты.

И повела меня ужинать. Снова пряности, снова необычные запахи и вкус – я уже понимал, зачем.

Под самый конец трапезы Эстрелья подняла меня с места за руку и сказала необычно холодным тоном:

– То, что я делаю с вами теперь, считается дурной приметой и вообще не комильфо, как говорят в Готии. Но правда и то, что ваш старший друг и мой родной дед нарушил это правило с великой пользой для общего дела. Смотрите.

В дальнем от стола углу на двух стульях лежал плоский сундук – что в нем находилось, я понял еще до того, как Фалассо откинула крышку. Прямой двуручный меч весом ровно в пять с половиной фунтов, со ртутью, залитой в узкий внутренний канал для силы удара. Поскольку ртуть ядовита, а клинок может быть хрупок, на стали пониже перекрестья не так давно стали делать метку: две перевитых между собой змеи. В самом перекрестье клинка и узкой гарды была изображена разогнутая вверх корешком книга.

– Твой?

– Самый лучший из наших. В основном мой. Зовут Кьяртан. Похож на отцов Кларент как видом, так и названием. Кьяро, Клар – «Чистый». В ножны я его почти не опускаю – держу нагим. Заточка и так почти не сбивается.

– А что написано в книге?

Внезапно я понял, что сбиваюсь на патетику. Книгой называют у нас лишь одну из них, а ведать, что в ней написано, означает постичь суть и смысл всего бытия.

– Что написано на этих страницах, – Эстрелья поняла и усмехнулась, – пускай отыщет и прочтет вас само.

Завладела моей рукой и впечатала ее ладонь – не в украшение, нет. В совершенно гладкую стальную поверхность палаческого клинка.