Меч и его Эсквайр

Благодаря присутствию Фалассо мои мордовороты шествовали за нами на очень приличном расстоянии. И с облегченной душой, наверное. Должно быть, когда люди видят рядом свою мейсти, первое, что им приходит в голову, – за всё сотворенное в многогрешной жизни так или иначе будет заплачено.

Эстрелья демонстративно тащила меня под руку, ее подруга надзирала за тылами: обе были укутаны точно в такие же кобеняки , что у меня.

Мы молча двигались по тропе, запорошенной снегом.

– Она такая сильная, какой кажется? – спросил я ради того, чтобы завязать разговор. – Фалассо.

– Куда сильнее. А она ведь женщина.

– Какие же из них слуги?

– Вы вообще спрашиваете или о моих личных?

– Вообще.

– Покорные. Спокойные. Выжидающие. Такие они от природы: иначе мир погибнет, – сказала она очень серьезно.

– В самом деле?

– Представьте себе гигантский морской прилив. Извержение подводного вулкана – они говорят, что есть такие, во много раз больше Сентегира в Скондии. И большую волну, что накатывается на берег, смывая и уничтожая все живое на своем пути. Тсунами. Это хотя бы даст вам представление.

Но ваш отец воюет с ними…

– С их точки зрения – это еще не война.

А как на это смотрит Моргэйн?

Она рассмеялась.

– Что, не могли еще немножко мне зубы позаговаривать? Нетерплячка бьет? Тор говорит – он жив, здоров и благополучен. Вам того за глаза хватит.

– Кто – Торригаль? Он вам не лжет?

– Такой супружнице, как наша Стелламарис, фиг соврешь.

– Ты его должна бы ненавидеть за деда.

– Отчего же? Каждый ищет и находит свое. Уж скорее я бы на вас самого косилась: как знать, кто из вас его смерть засургучил?

– А?

– Печать, говорю, поставил на приговоре. Наш Хельм только ваши общие слова воплотил как можно аккуратнее.

Я хотел сказать, что в те годы я не мог быть ни верховным амиром, ни даже членом Совета Семи, – но промолчал. Какой смысл перед ней оправдываться?

– Я спросил не потому, что хотел заставить тебя проговориться, – сказал я вместо этого. – Трудно жить внутри каменного мешка: не знать ничего, не получать вестей.

– А какое противоречие между первым и вторым утверждениями?

Я опешил.

– Ну, ведь ты знаешь хоть что-то.

– Вся фишка в том, от кого, – проговорила Эстрелья сухо. – Отец наш король меня не очень-то жалует откровениями своей души. Ни письменными, ни тем паче устными, как вы могли догадаться. Всё остальное мне выкладывают на допросах. Ну что, просекли?

– Я не думал, что ты играешь в азартные игры, – ответил я ей назло. – И лично сама допрашиваешь.

– Ну а допросы для нас – как для попов тайна исповеди, – продолжала она неумолимо. – Дальше меня и присяжного протоколиста не идут. Судьи и то пользуются лишь по мере надобности. Такие дела.

– Ладно, прости, я имел право задать вопрос.

– А я имела право не ответить.

Мы, не торопясь, шагали дальше – здесь уже не было никаких плодовых деревьев, только какой-то кустарник, усеянный крупными шипами и остатками ссохшейся черной ягоды. Терновник, наверное. Как я заметил, парни от нас уже совсем отстали – похоже, не желая трепать себя о колючки.

– Тогда зачем вы с Фалассо вытащили меня на прогулку? Я думал…

– Зачем-зачем… Мой сьёр полагал – что посекретничать у всех на виду, – Эстрелья звучно хмыкнула. – Нимало. Просто пытаюсь на всякий случай держать вас в надлежащей форме. Вдруг выводить на люди придется? На тот самый помост и трибуны – видали, наверное?

– Меня не посмеют казнить.

– Я не только казню, но и наказываю. Провожу всякие церемониалы. Лишение рыцарского достоинства, например, – такая мерзость! Стоять у его гроба, когда живым отпевают, рубить шпоры недостойному сей чести, плащ с крестом и позументом жечь на костре. И далее по выписанному рецепту. Уже как простого вахлака. А ведь вы, дедусь, вовсе на сей счет не безупречны. Аббат-расстрига… нет, погодите, не смейте перебивать. Почетный обладатель шпор, который выменял их на скондский тюрбан и аламутскую бурку. Королевский обманщик, хотя и невольный.

Мы уже давно расцепили руки и стояли друг против друга, меряясь пламенными взглядами.

– Ты так много знаешь. Слишком много.

– Ну так что – делиться теперь с кем попало, чтобы поперек шва не лопнуть? Раскатали губу.

– Ты говоришь не по-женски и сама неженским делом промышляешь, – прервал я, наконец, молчание.

– Когда я лекарка, то ради доверия одеваюсь в юбку, хотя в том большой нужды не имеется, – отрезала она. – А когда приговоры исполняю, то отчетливо в куртке и штанах. Да еще капюшон можно на глаза надвинуть. Вот и выхожу двумя разными людьми… Ну, доверительная беседа у нас чего-то не вытанцовывается. Отложим на следующий раз, благо время пока не истекло. Пошли домой, что ли.

Любопытно мне – в чем, кто и кому должен был довериться?

… Следующий мой помыв прошел без помех: я загодя приспособил под руку широкое полотенце, коим и обмотал чресла по выходе из мыльной пены, сдобренной пахучими травами. Мой маленький приятель не к добру оживился и вздумал проявить некую самостоятельность, а я не хотел, чтобы мои тюремщицы это заметили.