Мавры при Филиппе III

Рибейра был на молитве и заставил депутатов прождать более часа; наконец он принял их с гордостью, и они ушли от него, очень недовольные. Этот прием подействовал так сильно, что в тот же день собор был пуст; никто не пошел слушать проповеди Великого инквизитора. Аллиага был в восхищении; Рибейра смело продолжал процесс и спешил с его окончанием. Это удвоило неудовольствие граждан Пампелуны, и ропот сделался всеобщим. Дело шло о фуэросах Наварры. Перед палатами инквизиции собралась толпа народа и раздался крик: «Да здравствуют фуэросы! Долой того, кто их оспаривает!»

Король, весь двор и город с изумлением и негодованием узнали, что инквизиция, несмотря ни на что, определила Иесида д’Алберика и Аиху Сантарем всенародно к сожжению через три дня.

Негодование сделалось общим, а король, испуганный и взбешенный за Аиху, хотел было тотчас прибегнуть к крайности, призвать в Пампелуну полки, поручить начальство Фернандо, чтобы осадить и сжечь палаты инквизиции, как сожгли Благовещенский монастырь. Аллиага насилу уговорил его оставить это намерение; к тому же он хорошо понимал, что испанского солдата можно послать против всех на свете кроме инквизиции. Это подтвердил и Фернандо. Надо было предоставить самому народу победить инквизицию, а во время всеобщей тревоги Аллиага надеялся без труда освободить Иесида и Аиху и отвезти их в безопасное место. Поэтому цирюльник Гонгарельо под покровительством Аллиаги и с особенного дозволения короля воротился в Пампелуну. Ему поручено было повидаться со всеми прежними знакомцами. Гонгарельо знал, что делать, это был очень полезный союзник.

Педральви ходил по всем гостиницам и не забыл даже «Золотого Солнца». Он нашел бывшего своего хозяина Хинеса Переса де Илу за тем же прилавком и почти в том же самом бумажном колпаке, как в первый год царствования Филиппа Третьего. Он старался его уговорить защитить свои фуэросы, но Хинес оставался упорным и не хотел принимать никакого участия.

Рибейра выпускал каждый день строгие повеления, принуждая держать пост, за нарушения которого платились большие пени в пользу монастырей.

Волнение и ропот в народе мало-помалу усиливались. Скопища сделались многочисленнее и грознее. На другой день буря еще более усилилась.

Педральви и его товарищи пришли на площадь в то самое время, когда по повелению Рибейры складывался костер для назначенной церемонии. Они разнесли его по щепкам, и Педральви первый закричал: «Долой инквизицию! Смерть инквизиторам!» Чернь ободрилась и подхватила. Рибейра несколько испугался; он поспешно собрал главных членов инквизиции, в том числе и Аллиагу, и объяснил, что мещане и купцы города Пампелуны, в том числе Хинес Перес де Ила и портной Трухильо, утверждают, что их фуэросы дают им право судить преступников, которых осудила инквизиция.

– Отвергаем, отвергаем! – вскричали многие из членов.

– Мы осудили преступников, – продолжал Рибейро, – а они желают казнить их! Мы определили им смерть на костре, а они – смерть на виселице. Потому мы не можем им отказать, этого требует общественное спокойствие!

Собрание отвечало одобрительным говором. У Аллиаги холодный пот выступил на лбу, он видел, что все погибло. Народ и инквизиция примирились. Но этого примирения нельзя было допустить. Аллиага встал и с жаром вскричал, что никогда не согласится на подобную уступку, что это показывает робость. И все снова взволновались.

Рибейра с гневом смотрел на Аллиагу, но после его убеждения должен был согласиться.

Разнеслась весть, что инквизиция решительно не намерена уступить своих прав. Раздражение народа достигло крайней степени; это успокоило Аллиагу.

Всю свою надежду он возложил на бешенство черни, на беспорядок, с помощью которого надеялся освободить Аиху и Иесида.

Он заперся в своей келье и раздумывал о предстоящих событиях. Наконец он увидал в аллее сада рослого монаха, который как будто поджидал кого-то. Аллиага вгляделся пристальнее, и ему показалось, что он узнал своего старинного знакомца.

Глава V. Народное восстание

Аллиага скоро вспомнил, что это тот самый Акальпухо, который в Айгадорском монастыре по воле архиепископа Рибейры увещевал плетью несговорчивых еретиков. Потом он заметил, что какой-то человек, закутанный в плащ, подошел к нему, шепнул что-то, вручил записку и исчез.

Он узнал в этом подателе камердинера Латора. Это заинтересовало Аллиагу; он вышел и встретился с Акальпухо на крыльце Великого инквизитора, разговорился с ним, подкупил его, взял у него письмо, заплатив двадцать пять червонцев, и спросил, в котором часу Латор придет за ответом. Тот ему отвечал, что в девять часов вечера. Аллиага велел ему прийти за его ответом в половине девятого.