Мастер осенних листьев

— Тогда глаза хочется выдавить, а пальцы — отрубить. От грандаля — в черенке. Знаешь, ходит такая поговорка об этом ощущении. Тебе нравятся мои букеты?

Эльга кивнула.

— Мне лошадь понравилась.

Мастер Мару уставилась в темноту ночи. Языки огня отразились в ее глазах.

— Лошадь… Которая телегу везет?

— Да.

— Дерьмо! — выругалась мастер Мару и куда-то далеко забросила хворостину, приготовленную для костра. — Ты не видела, что она не живая, эта дурацкая лошадь?

— Так она же из листьев, — сказала Эльга.

— А в букете должна чувствоваться жизнь. Жизнь! Понимаешь? Чтобы лошадь была готова соскочить с букета и увезти телегу по настоящей дороге. Но мне, похоже, до этого далеко, — вздохнула Унисса. — Так что молчи и, пока не спишь, спрячь руку в сак и слушай листья. И да, начни уже отращивать ноготь.

Эльга подтянула сак.

— Да, мастер Мару.

В этот вечер ей показалось, что она видит цвета и настроение листьев кончиками пальцев. Какие-то пугливо жались к матерчатым бокам, будто мальки в пруду, а какие-то смело кололи зубчиками ладонь. А еще казалось — часть листьев, шурша, стайкой следует за движениями пальцев, будто приклеенная.

Дивий Камень окружала низкая каменная стена, поверху которой стояли несколько стражников. Чего они охраняли в спокойном Краю, одни боги знали.

Мастера Мару ждал здесь большой заказ.

Извилистой мощеной улицей они поднялись почти на самую вершину холма и за пол-эрина устроились в двух комнатах гостиницы, стоящей напротив дома городского энгавра. При гостинице имелся небольшой дворик с двумя чахлыми яблонями и липой, который Унисса и получила в свое полное распоряжение.

Мастер Мару поднимала Эльгу ранним утром, они завтракали в общем зале, потом около часа Унисса экзаменовала ученицу по живым-мертвым листьям, сочетаниям в букетах и показывала на примерах, что выходит по ее ответам, а что должно выходить на самом деле.

После они расходились по комнатам, и Эльга занималась с холстом.

Задание было простое и невыполнимое. Ужасное. Необходимо было, чтобы листья, брошенные россыпью, сами, узором, удержались на холсте. Но у Эльги они отскакивали, ломались, скользили мимо или — в лучшем случае — ложились на полотне бесполезным ворохом. Так еще мелкая речная серебрянка лежит на лотках. Навалом.

И воняет.

Эльга уж и говорила с листьями, и пыталась ими командовать, даже пела им песенки, но все было бесполезно. Листья не слушались.

Мастера Мару слушались, а ее — нет.

Как тут не заплачешь? Как тут не выйдешь к мастеру с мокрым лицом и расчесанной печатью на тыльной стороне ладони?

А в ответ — ни слова, лишь хмыкание. Что дурочке отвечать? Пусть сама соображает, сначала — за обедом, а потом — во дворике.

От полудня до глубокого вечера мастер Мару принимала жителей Дивьего Камня.

Эльга все это время, почти не отлучаясь, сидела при ней и смотрела, как листья превращаются в букеты, как проступают глаза и улыбки, щеточки мужских усов из чертеца и женские шеи из капусты. Сак Униссы казался неистощимым. Работала она споро и весело. Человек только заговаривал о том, что хотел бы видеть, а руки мастера уже разворачивали на холсте листвяную битву, смертью порхал ноготь, и из хаоса и шелеста неожиданно возникал ответ на его желание.

Просили об удаче, о любви, о достатке. Просили о памяти и беспамятстве. Просили о детях. Просили о выздоровлении и мужской силе.

Унисса щурилась на просителя и всегда предупреждала, сколько времени будет действовать ее мастерство. День. Два. Неделю. Несколько часов.

Хотите подольше, сбрызгивайте вином.

Не по-весеннему жаркое солнце, пробиваясь сквозь яблоневую крону, рассыпало перед Эльгой золотые монетки. Букеты сменяли букеты, люди появлялись, кланялись, пропадали. Сминаемые в саке листья, кажется, жаловались на полное непонимание.

Так длилось три дня, а утром четвертого Унисса спросила Эльгу:

— Как твои успехи?

— Я — дурочка, мастер Мару, — вздохнула Эльга.

Унисса рассмеялась.

— Не получается? Значит, скоро получится.

— Они не слушаются! — пожаловалась Эльга. — Летят куда-то сами по себе. Я им шепчу, шепчу…

— Ничего не делается быстро. — Унисса потрепала девочку по макушке и вдруг спросила серьезно: — Как полагаешь, мы готовы?

— К чему? — выдохнула Эльга.

— К большому заказу. Ты же не думаешь, что мы явились в Дивий Камень складывать простые букеты?

— А будет не простой?

— Думаю, не на одну неделю работы. И тебе придется мне помогать.

Эльга вздрогнула.

— Да, мастер Мару. А я справлюсь?

— Х-ха!

В городском доме энгавра происходил невидимый снаружи ремонт приемного покоя и кабинетов, и по коридорам сновали плотники и маляры. Стучали молотки, тонко пели пилы, пахло стружкой и морилкой. С части стен посрывали ткани, и нелепые ошметки золотистых и синих цветов теперь висели тут и там.

Энгавр принимал в спальне.

Эльге он показался замерзшим. Он сидел в кресле, укрытый одеялом по грудь, седой, хмурый, с колючими глазами на бледном лице, с не расчесанной, комковатой бородой. За ним пенилась пуховыми одеялами не убранная кровать, а сбоку гудел камин, расцвечивая решетки и изразцы отблесками огня.