Мастер осенних листьев

— Знаешь, — сказала мастер, — все зависит от того, сколько листьев у тебя в голове.

— Листьев?

— Это такая поговорка. А уж что она означает, я думаю, ты сообразишь сама. Или мне и дальше называть тебя дурочкой?

— Как скажете, мастер.

— О, ты делаешь успехи, — насмешливо сказала Унисса.

Она переговорила с дядей Велькастом насчет обеда, а Эльга сердито думала, что обзываться — много ума не надо. Кожу под печатью на это ущипнуло, но совсем не больно.

Выйдя со двора, Унисса сразу свернула к рощице, зеленевшей за узкой луговой полосой. Кривая тропинка спустилась к перекинутым через ручей бревнам и, раздвоившись, побежала налево, охватывая Подонье, и направо, к полям и амбару при водяной мельнице. Но мастеру не понравилось ни то, ни другое направление, и она, бросив Эльге: «Не отставай!», принялась прокладывать дорогу в высокой луговой траве.

Она шла, прихватив подол платья, и, казалось, что перед ней стебли расступаются, подаются в стороны, а затем мстительно сплетаются перед ученицей. Эльга выбивалась из сил, Унисса же, словно не замечая ее отчаянной борьбы с все увеличивающимся расстоянием, позволяла себе наклоняться и отщипывать редкие листки.

— Смотри, это горечавка, — сказала она, и узкая зеленая полоска на мгновение задержалась в пальцах, — хороша от болезней, в букете прибавляет здоровья…

— А почему в букете? — Эльга остановилась, переводя дыхание. — Наверное, вы хотели сказать «в портрете», мастер.

— Мастера всегда говорят «букет». Портрет — это, в общем, низкое слово. Среди своих его не произносят.

— А почему?

Унисса, стоя по пояс в кипрее и чужице, окруженная мелкими синими и белыми цветками, пожала плечами.

— Портрет — это уже сформированное, свершившееся проявление мастерства. А букет… Это как бы само действие… Поняла?

— Нет, мастер.

— Я почему-то и не сомневалась. Догоняй.

Гудели шмели. Трещали кузнечики. Солнце жарило землю и будто горячую ладошку держало над Эльгиной головой.

Девочка споткнулась и упала.

Слезы обожгли уголки глаз, покатились по щекам. Было ужасно обидно, что ею командуют, как вещью. А она устала. И хочет домой. Сильно-сильно хочет домой.

— Что ты копаешься?

Унисса нависла над Эльгой.

Приминая кипрей, та повернулась к мастеру спиной и сжалась в комок.

— Я не хочу больше! — всхлипывая, сказала Эльга. — Вы злая! А я не хочу быть как вы! Это глупое мастерство…

Она зарыдала. Унисса опустилась рядом.

— Посуди сама, — мягко произнесла она, — ты — домашняя девочка, и если я буду ждать, когда в тебе прибавиться ума, чтобы меня слушаться и понимать мастерство, время источит меня в худую щепку, которую и в букет не взять, только выкинуть.

— Но почему все так? — сквозь слезы произнесла Эльга.

— Потому что это жизнь, — сказала Унисса. — Она не всегда весела и справедлива, и очень часто тяжела.

— А я не хочу!

— Кто ж этого хочет?

Девочка подняла голову.

— Вы!

— И еще обижаешься на дурочку, — улыбнулась мастер.

— Просто…

Эльга посмотрела в глаза Униссе и уткнулась в пахнущее листьями платье, хотя, наверное, мгновение назад ни за что бы этого не сделала.

— Просто мне пло-охо!

Лицо ее утонуло в складках ткани, в тепле чужого тела. Мастер, помедлив, огладила вздрагивающее Эльгино плечо.

— Это не дело.

— Де-ело…

— У нас есть работа, — сказала Унисса. — Станешь грандалем, реви сколько угодно. А пока нет времени. Ладно?

Эльга, судорожно выдохнув, кивнула.

— Ладно.

Утирая глаза, она поднялась на ноги.

— Собирай все, что тебе кажется интересным, — сказала мастер. — Это часть мастерства. Нужные травинки и листья должны сами идти в руку. Пошли.

Они миновали луг.

Унисса рассказывала про дрок, чужицу, лен и синие глазки, что с чем сочетается, что не сочетается, что чувство букета должно возникать на кончиках пальцев, это чувство придет изнутри, само, и что мастер Крисп под старость составлял букеты, пробуя листья на вкус.

— А так можно? — спросила Эльга.

— В конце жизни ему изменило зрение, — ответила Унисса. — Но букеты у него получались лучше, чем всегда.

— А он стал грандалем?

— Нет, — сказала Унисса. — Не успел. Ему всегда казалось, что еще чуть-чуть не хватает.

Роща начиналась в ложбинке, заросшей ягодником, и взбиралась выше по склону невысокого холма. Они прошли первые деревья. Унисса сорвала несколько листьев с нижних веток, растерла их в ладони, принюхалась.

— Хороший лес.

— А чем он хорош? — спросила Эльга, потянувшись к понравившемуся, почти прозрачному на солнце листу.

— А вот подумай, — сказала мастер.

Они бродили между деревьями. Здесь росли бук и орешник, кое-где, особняком, стояли дубы, кряжистые, морщинистые, с кронами, не пропускающими лучи солнца к земле. Под ними почти не было травы. А выше по склону качались гибкие стволы лебяжника.

Его узких листьев Эльга нарвала больше всего — к ним даже тянуться не приходилось, пригнул ветку — и собирай. Сак скоро распух, и листья внутри шуршали при каждом шаге. Словно переговаривались и выражали неудовольствие.