Мастер осенних листьев

Заблудиться в лесу было невозможно, с холмов проглядывали и луг, и само Подонье, похожее издалека на умело составленный букет в обрамлении полей и далекого косогора. Светло-желтые соломенные крыши — липа. Коричневые черепичные — бук. Гостиница — чужица с белой шишечкой соцветия.

Унисса Мару сидела под орешником и лениво водила ладонью над кучкой листьев, которые то принимались кружиться, то вдруг начинали подпрыгивать на черенках, словно маленькие игривые зверушки.

— Уф! — сказала Эльга. — Мастер Мару, я вовремя?

— Дурочка, — сказала Унисса, — если б ты опоздала, меня бы здесь не было.

Она убрала ладонь, и листья рассыпались, словно умерли. Часть даже скукожилась.

— Простите, мастер, — сказала Эльга.

Женщина прищурилась.

— Так почему я сказала, что лес хороший? Есть ответ?

Эльга кивнула. На мгновение она зажмурилась, вызывая ощущение мягкого шелеста ветвей и плывущих по земле солнечных узоров.

— Он очень легкий, свободный. Здесь все растет, не мешая друг другу.

— Хм, — сказала мастер Мару и поднялась, — возможно, ты не совсем дурочка. Пойдем посмотрим, чем нас сегодня накормят. Есть хочешь?

Эльга кивнула.

— Очень.

— Ну да, листьями сыт не будешь.

Тени облаков плыли по лугу, ветер гнал травяные волны, и Эльга маленьким корабликом плыла по ним, следуя по проминаемому мастером пути.

«Все впереди, — шептали листья в саке. — Мы тебе поможем».

В животе урчало.

До Дивьего Камня они добирались целых две недели.

Сначала, покинув ранним утром Подонье, своим ходом дошли до соседнего Крынчика, из Крынчика молчаливый усатый дядька подбросил их на телеге к Терпащину, а из Терпащина, прибившись к торговому обозу, они направились в Большой Юхнин, небольшой, но красивый, стоящий на берегу реки городок.

В деревеньке у Большого Юхнина мастер наняла рыбака, и он, посмеиваясь в седую бороду, перевез их на лодке на противоположный берег.

Потом были лес, торговый тракт, плохонькая гостиница, долгая пыльная дорога через серые, худосочные поля, деревеньки и холмы и, наконец, финал путешествия — Дивий Камень, чьи домики, прячась в куцей зелени садов, забирались вверх по склону гигантского холма с причудливым каменным сооружением на вершине.

Всю эти дни у Эльги не было ни минуты роздыха.

Мастер заставляла ее заучивать названия трав и кустарников, свойства листьев и совместимость их в букетах. Одну руку ей все время приходилось держать в саке, чтобы, как говорила Унисса, подопечные чувствовали хозяйку.

Чертец сочетается с халиской и синеглазкой, рябина — с ольхой и яблоней, но липу не стоит мешать с лебяжником…

Зубчатая печать на запястье покусывала кожу, когда Эльга ошибалась или задремывала, слушая плавную речь Униссы. Черенки, будто рыбки, тыкались в пальцы.

На привалах мастер показывала, как определять, какие листья полны сил, а какие скоро окажутся бесполезны, как держать ладонь, как замечать оттенки, говорила, что каждый мастер, мысленно общаясь с листьями, плетет свой букет слов.

Излом капустного листа — белый, а рдянника — красный. Каждый можно сложить вдвое, втрое и вчетверо…

— Запомни, — также говорила мастер Эльге, — у каждого листа есть свое место, и он скажет тебе его, если не забудешь прислушаться.

— А когда я смогу делать букеты? — нетерпеливо спрашивала ученица.

— Когда тебе станет казаться, что все вокруг состоит из листьев.

— Все-все?

— Даже ты сама.

— Наверное, это еще не скоро.

— Листья шепнут тебе.

Но подопечные шептали пока совсем другое, хихикали, жаловались на темноту и недостаток воздуха, некоторые просили ветра, а золотой дуб бурчал, что не привык находиться среди нытиков и глупцов, к тому же без должного обхождения…

В одну из ночей Эльге приснились отец и мать. Они наклонились к ней, отец вздохнул, а мать провела ладонью по волосам и произнесла: «Мастер Эльга, вы не могли бы сложить нам портрет нашей дочери? Нам ее очень не хватает».

Сама Унисса Мару тоже не знала покоя — и в дороге, и в Крынчике, и в Терпащине, и в рыбацкой деревушке близ Большого Юхнина она исступленно разбрасывала листья по рамкам с натянутым холстом, сгибала, подрезала, сбрызгивала водой, и появлялись дорога, вьющаяся к вырастающим вдали черепичным крышам, лошадь, запряженная в телегу, шумный рынок, смотровая башня или люди, в которых Эльга узнавала попутчиков, старика-лодочника и кафаликса Палампера.

Но все это мастера не удовлетворяло, она злилась, кричала непонятные Эльге слова, и листья взлетали разноцветными мотыльками.

— Я когда-нибудь сойду с ума, — сказала Унисса девочке.

Это было перед самым Дивьим Камнем. Разведенный костер потрескивал и стрелял искрами в небо, приправленное закатом.

— Иногда, знаешь, кажется, что ты уже очень-очень рядом, что остается штришок, капля слюны, лист, и получится нечто, чего тебе раньше не удавалось. Вот-вот. Вот сейчас. А потом это чувство ускользает. И ты смотришь на букеты и видишь корявые попытки первогодки. То ли глаза не те, то ли пальцы.

— И что тогда? — спросила Эльга.

Унисса усмехнулась.