Читаем Манускрипт с улицы Русской полностью

— И я сегодня выпью, боярин, — поднялся Осташко. — Еще и слово молвлю... Пообещал однажды черт транжире огромное богатство, но за это потребовал от него, чтобы тот убил отца. Не мог этого сделать транжира. Черт подбивал его сотворить содомский грех — с сестрой. И тут отказался гуляка. Тогда Люцифер махнул рукой: «Так хоть напейся за мое здоровье». Транжира напился, а захмелев, совершил одно и второе. Тогда его казнили... Выпей, боярин, за Давидовича.

На лице Ивашка заходили желваки, гости словно в рот воды набрали, челядинцы застыли у дверей, ожидая неминуемой беды, но в эту минуту высокий черноусый парубок раздвинул руками слуг в стороны и стал у порога.

Арсен обвел взглядом гостей и впился глазами, полными презрения и пренебрежения, в Ивашка.

— Пируешь, боярин? Празднуешь? Поставь, поставь свой бокал, Преслужич, не торопись пить мировую с Давидовичем!

<p>ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ </p><p>МОР </p>

Уже позади Каменец, а где Кафа, Тифлис и Эривань, где Венеция и Голландия — какой огромный мир, великий боже! — да уже недалеко и до конца Татарского шляха, а на том конце — прекрасная, достойная самой высокой похвалы христианская столица Леополис. Многолюдный город, подобного которому нет во всей Европе: там горожане живут в роскоши, а лавки полны товаров; во Львове можешь найти все, чего только пожелаешь. Резчики отличаются чудесной резьбой по дереву и русинскому мрамору[62], золотых дел мастера украшают щиты, мечи и булавы причудливыми орнаментами, шорники шьют пояса и сагайдаки, седельникам за одно лишь седло надо отдать тысячу курушей, кожевники выделывают самый лучший в мире сафьян, у оружейников можешь заказать разнообразное снаряжение, шлемы, латы, копья, секиры; даже сто тысяч воинов найдут во Львове все, что им нужно для войны. Не зря молодой и воинственный хан Крыма Гирей снарядил во Львов караван из пятидесяти возов с кавказской селитрой, а также с шелковыми тканями и персидскими коврами. Королю Ляхистана нужен порох, хану — готовое оружие.

Так думал караван-баша Богуш Ованесян, подъезжая Ю татарской торговой дороге к Теребовлю.

Знал, кого послать, солхатский хакан [63]; купец Богуш объездил всю Европу и во Львове уже был не раз, возвращаясь из Амстердама.

Какой это величественный город! Двумя стенами огороженный, а на стенах башни, а на башнях — пушки, а посреди города возвышается ратуша с часами, которые бьют каждый час; и большой базар на рыночной площади, а еще больший возле Пятницкой церкви; на базарах купцы из Москвы, Персии, Турции, Фландрии. Дома в том городе кирпичные и высокие, под ними глубоко в земле пивные, в которых даже летом напитки холодные; всюду увидишь клумбы роз и фонтаны, а за городом — сады и виноградники...

Спасибо Хаджи-Гирею, что доверил свой караван ему, Богушу Ованесяну, ведь тут армянская община насчитывает около ста семей — в два раза больше, чем в Амстердаме, да и армянских магазинов целых сорок. У армян есть суд, который судит по своим законам, и собор, не хуже, чем польские костелы, и баня...

Все это видел Богуш лишь одним глазом, а об остальном диве рассказал ему земляк мастер Хочерис — чеканщик королевского монетного двора: останавливался тогда у него на одну ночь.

И еще думал караван-баша о разбойниках, которыми кишит сейчас русинский край, молился каждый вечер богу, чтобы не встретиться с ними, но и тешил себя надеждой: если разбойники воюют с ляхами за свою свободу, так они должны быть рыцарями, а рыцари не нападают на торговых людей, всегда имеющих купеческие пайцзы[64] .

Об этом думал и Давидович, нетерпеливо ожидавший каравана из Кафы. Не осмелился даже с целой хоругвью добираться во Львов, хотя и нужда была в этом большая, неотложная. Михаил Бучацкий переслал ему письмо от Петра Одровонжа: русинский староста учел просьбу Давидовича и ждет его в своей резиденции. И тот же Бучацкий сообщил ему о караване, направляющемся во Львов.

Много лет спустя в народе будет ходить легенда с том, как один русин принес на своих плечах чуму в родной край. Вот о чем эта легенда:

«Сидел русин под деревом, солнце жгло немилосердно, вдруг глядит — идет девушка, стройная, высокая, белой простыней закутанная. Хотел было убежать — увидел в ней нечистую силу, но дева схватила его длинной рукой и сказала: «Ты получишь все имения, которыми владеют сейчас люди. Возьми меня на плечи и пройдись со мной по всей Руси. Не минуй ни села, ни города и не бойся: будешь здоровым среди мертвых». Оставив свою совесть под зеленым деревом, русин взвалил на плечи ведьму и понес ее по всему краю. Он ходил по ярмаркам, белая дева взмахивала черным платком, и тогда звонили колокола и плыли на кладбища гробы. Не миновал мерзавец ни городов, ни сел, всюду оставлял после себя пустые дома, садился с чумой в купеческие рыдваны — разносил мор по свету. И, может быть, погибла бы Русь, но дошел предатель до родной местности, чтобы умертвить своих близких, — все достанется ему; вышли смелые парубки, схватили изувера и утопили вместе с чумой в гнилом болоте».

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза