Манускрипт с улицы Русской

Сомнения охватили душу Юрия: а действительно, вправе ли мы, мних Иван, думать о своем совершенстве, коль по воле бога оказались на вершине горы, а кто-то еще не готов для восхождения на нее? Ну, пусть будет и так, что нам суждено первыми обновиться в царстве духа, чтобы те, что пробудятся, пришли к нам, — но разве можно сделать это, ограничив себя пределами собственного поля? Разве может самый трудолюбивый пахарь собрать богатый урожай, если не будет знать, как это делает его сосед? А если и соберет, то можно ли довольствоваться урожаем украдкой, не показав буханки хлеба соседу, не угостив его? Если бы мы поступили так, то могло ль появиться у нас собственное книгопечатанье? Мудро — засеять родное поле, но ведь порой нет хорошего зерна, почему же не одолжить отборное у соседа-хлебопашца? Или почему не дать ему свое отборное зерно — пусть знает, что и мы можем выращивать его! Не иссякнет ли наш родник, если отведут от него питающие ручьи? А что, если родник пробьется, но, встретив преграду, остановится, покроется плесенью и станет непригодным для питья, когда кто-то будет умирать от жажды?

Братчики разошлись. Юрий отправился в свою комнату, находившуюся по соседству с залом, подошел к шкафу, в котором красовались его заветные седло и сагайдак: показались они теперь ему игрушками, на которые затрачено зря столько времени, — так стоит ли ему сейчас корпеть над латунными украшениями, над бисером и мягкой кожей, когда из латинских типографий вылетают, как вредные насекомые, отравляющие православные души книги, а мы, вместо того чтобы найти противоядие, хватаемся, словно слепец за плетень, за старый кунтуш, чтобы сберечь себя.

Вот «Гармония» Потия, в ней он с коварством убеждает православных, что уния — это не вероотступничество, а древняя традиция, подтвердившая лишь Флорентийскую унию 1439 года, а о том, что православные отказались от нее тридцатью годами позже, ни слова. А вот его «Антирисис» — ответ на «Апокрисис» Христофора Филалета, который выступил против объединения церквей. Вот книга Петра Скарги «Synod brzeski i ego obrona»... [108] И в этих желчных произведениях чувствуется знание мировой философии и истории. Прав был Балабан, говоря — чем мы ответили им? Посланиями Вишенского? Да... Они разбудили народ, без них посполитые не вышли бы на Юрскую гору изгонять предателя, но разве мы можем сказать, что сочинения мниха Ивана Вишенского подняли нас на один уровень с врагами в царстве науки? Нет, только родили гнев...

Рогатинец закрыл шкаф — не надо разжигать сомнений, слава богу, что прибыл Вишенский, с ним, известным сочинителем, мы станем во сто крат сильнее; как хорошо, что уже создана почва и есть на что опереться глашатаю правды.

Онуфриевская церковь набита битком, на амвоне стоит мних Иван — высокий, с роскошной бородой; высоко подняв голову, глаголет и смелыми речами зажигает огонь в глазах прихожан.

— Поклонись папе, прими его календарь, — ударяется о своды саркастический голос Вишенского, мних похож на разгневанного старозаветного пророка. — Панове бургомистры и войты, надо ограничить свободу русинам. Не может быть равенства между русином и папежником. Нужно изгнать всех русинов из цехов ремесленников... Если и этим вы не досадите Руси, то разрушьте их святыни, не разрешайте звонить в колокола на праздники по старому календарю, а если ослушаются — обесчестите таинство Христа, заключайте в темницы, бейте и убивайте во имя наисвятейшего папы!

Рогатинец слушал и думал, что было бы, если бы в этот момент Соликовский вместе с канониками пришел — закрывать райские врата? Двадцать лет прошло со времени того надругательства — это так мало, если глянуть на себя, ты не изменился, не ослабел, однако это и очень много: младенцы за это время стали юношами; это очень много: выросли люди, которые сейчас уже не разбредутся, как овцы. А что бы они сделали? Растерзали бы Соликовского!.. Разве не крови жаждал тогда Рогатинец? Почему же сейчас сжимается и тревожится сердце от этой мысли? Рано еще... Христос воскрес. Рано воскрес? Или только взбирается с крестом на Голгофу?..