Читаем Манускрипт с улицы Русской полностью

В декабре епископов ввели в зал Константина в Ватикане. Папа в белом уборе, пурпурном плаще и камаури[98]восседал на золотом троне под балдахином в окружении кардиналов.

Церемониймейстер подал знак просителям, они пали на колени и, словно псы, стали лизать ноги папе, а Потий, не поднимаясь, только приподняв голову, подал святейшему акт унии. Папский секретарь прочитал декларацию, потом — заранее написанный ответ папы, а владыки все время стояли на коленях. Потом они дали присягу, поклялись, положив руки на евангелие, и поцеловали ноги папе. Тогда великий инквизитор снял с епископов схизматический грех и предоставил им право отпускать грехи всем, кто присоединится к унии — на Украине и в Москве.

Бог не прощает вероотступников. Казацкий атаман Наливайко напал на Луцк, занял его, разгромил имение Терлецкого, уничтожил всю его охрану и захватил пергаменты с подписями духовных и светских особ, которые тайно согласились установить унию. Эти документы он передал своему брату Демьяну, духовнику князя Острожского, и тот отдал их князю, и только тогда стало известно православным об измене Рогозы.

Терлецкий застал вместо дома руины. Нападение кафедральных жаков и братьев Бялоскурских на русинский квартал во Львове выглядело в сравнении с наливайковским погромом детской забавой. У меня, к примеру, разбили всего пять бокалов, выпили и разлили три бутыли вина, и все это обошлось мне в два злотых и двадцать семь грошей. А сынок мой, благодарение богу, здоров и — хотя со шрамом на лбу — учится хорошо. Наливайко же, вечная теперь память ему, отплатил за нас сторицей».

...Еще не стемнело, как в корчму Лысого Мацька ввалились двое незнакомых, широкоплечих, длинноруких верзил. Корчмарь тотчас понял, что это за птицы, выбежал из-за стойки с протянутыми руками, словно он мог заслонить свою стойку, уставленную бокалами и четвертями с вином и водкой; один из них, что выше ростом, толкнул Мацька в грудь и заорал:

— Схизмат?

Жена Мацька, давно привыкшая к непочтительным клиентам, вышла из чулана, где всегда сидела начеку — часто приходит столько пьяниц, что Мацько один не может справиться с ними, — и сказала:

— А мы не знаем, что это такое.

— И мы не знаем, — ответил верзила, подходя к стойке. — А вон там, на углу, висит листок, в котором говорится о том, что надо бить схизматиков. Вот и ищем, где они... — Он взял бокал, постучал им по стойке и тихо спросил: — Почему пустой?

Мацько увидел, что связываться с этим гостем не стоит, бросился наливать вино, и, пока он взял четверть и дрожащими руками наклонял ее над посудой, громила брал один за другим пустые бокалы, швырял их в стену до тех пор, пока не нащупал рукой полный; тогда подал полный бокал товарищу, что стоял молча, оскалив белые зубы, потом взял себе и сказал:

— Мы еще не были у вас, пан Мацько, так давайте познакомимся: я Бялоскурский, Янко, а это мой брат Микольца.

Жена даже присела за стойкой, у Мацька руки еще больше задрожали. Он вспомнил, как бедный Аветик черпал вино из корыта, угощая каждого прохожего; «хорошо, что хоть книги продал», — подумал и ждал худшего, но разбойники выпили вино, потом взяли еще по одному бокалу, понюхали и вылили на пол; «ровно три сулен», — подсчитал Мацько, а Бялоскурские, посвистывая, ушли из корчмы.

— А где Роман? — спросил у жены Мацько, когда за братьями закрылась дверь.

— Да, очевидно, в школе, — ответила жена.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза