Манускрипт с улицы Русской

Бают, что киевский митрополит даже захворал, как только приложил печать и поставил свою подпись на той суплике, которой брестский и луцкий владыки отдавала себя во власть папы, ибо в душе он был за православие, только не мог выдержать патриарших поборов, которыми патриарх Иеремия покупал себе пастырский жезл у турецкого царя. Я сам, бо есмь православный русин, не какой-то там проходимец, подобный Блазию, вынужден был дать полтора злотых патриаршего побора, а за такие деньги можно купить три с половиной бутыли самой лучшей мальвазии. Вот и сказал Рогоза: «Мы у него, патриарха, такие овцы, которых только доят да стригут, а не кормят». А владыки тое подхватили, подлили масла в лампады: ‹И ежели какой-то сходке торгашей, пекарей, седельщиков, не смыслящих в богословских делах, дают право опротестовывать решения судов, установленные церковной властью, так уж лучше подчиниться римскому папе». На мой взгляд, это весьма глупые и супротивные святому письму епископские постулаты, ибо апостолы Иисуса такожде не были архиереями, а простыми рыбаками и плотниками, но ведь, как говорят посполитые люди, — сова, когда станет ястребом, то летает выше, чем сокол.

И зело еще худо поступил патриарх, что не захотел полностью довериться прирожденной духовной особе Рогозе, а назначил своим экзархом луцкого епископа Терлецкого, оного же знали во всей епархии яко грабителя, насильника и убийцу. Тот же сговорился с брестским мошенником, прости мя господи, ведь кто же такой Ипатий Потий? Русинский пан, который давно уже совращен католичеством, а потом, притворившись, снова назвал себя православным и постригся в монахи, чтобы обмануть паству и сотворить унию.

И теи двуликие владыки, не дождавшись ответа нашего справедливого Балабана, которого бог вразумил вернуться к братчикам, в септембре 1595 года депутовали себя в Рим с двумя посланиями Петра Скарги: един к папе Клименту VIII, а второй к генералу иезуитского ордена Аквавиве.

Я мог бы об этом и не знать, но Юрий Рогатинец, которого братство сместило с сеньора за какую-то немаловажную провинность (чай, не зря сутки сидел в колокольне и безмен воска, который стоит целых три злотых, на братский стол положил), но яко мужа ученого послали на Брестский собор, чтобы книжицу против вероотступников написал, вот пан Юрко, который по причине холостяцкой ходит ко мне обедать, за обедом, выпив бокал вина, становится обыкновенным, как все мы, все, что слыхал, мне — доверенному продавцу братских книг — поведал[97].