Манускрипт с улицы Русской

...Сидел в братской комнате за столом, застеленным белой скатертью, на столе крест, подсвечники и братская касса. Почему это Красовский, не дождавшись его прихода, созывает сходку? Экстраординарную? Противоиезуитскую? Юрий перечитывал письмо Балабана, и все иное, кроме той пропасти, которая виделась через плетение строк епископского письма, показалось напрасным, смешным, ненужным. Какая сходка, кого она спасет? Все, что создавалось годами, погибло в один день; они, мои дети, — строят песочную крепость, и эту игрушечную твердыню вмиг разрушит ногой грубый, сильный детина или размоет ливневый дождь. Кучка детей под высокой стеной тюрьмы...

Одного не мог понять — почему Балабан? Почему враг врага уведомил об опасности?

Дверь в комнату рывком открылась, чернобородый Иван Красовский, подбежав к столу, выдохнул:

— Нас бьют, но правда на нашей стороне! Послание от Вишенского пришло!

Красовский удивился: почему Рогатинец не вскочил, ни слова не произнес? Ведь это он подал мысль — написать письмо патриарху Иеремии с просьбой, чтобы тот разыскал через своих посланцев Ивана Вишенского на Афоне и передал ему слезную просьбу братчиков: пускай приедет мних Иван во Львов для провозглашения проповедей в Успенской церкви.

— Ты послушай, послушай, Юрий! — Красовский развернул мелко исписанный лист бумаги. — «Послание для всех обще в лядской земле живящих». «О лютая грешная страна, племя злое, сыновья беззакония! От главы и ног есте покрытые язвами, есте гноем смердите, несть целого места от греховного недуга: все язвы, все раны, все опухоли, все неправда, все лукавство, все лжа...»

— Это правда, святая правда... — не поднимая головы, промолвил Рогатинец. — Только очень легко глаголить пророческие слова из теплой кельи, насытившись бобами или фасолью...

— Я тебя не понимаю, Юрий, — развел руками Красовский. — Ты же сам говорил: кого мы противопоставим Скарге, Соликовскому? И уже есть кого — Вишенского. Въедливого, лютого, праведного. Ведь мы беззубые: нас лихославят, а мы благословляем, нас преследуют — мы терпим, нас ругают — мы молимся, мы стали как бы отбросами, подонками общества!

— О да!..

— Поэтому созовем сегодня сходку по великому для всего нашего народа делу: постановим напечатать полание Вишенского во мнозех экземплярах, а королю составим суплику-жалобу. Скажем: нет у нас больше сил терпеть. В стенах Львова живут четыре народа. У армян есть свое управление, у евреев — тоже, только древний русинский народ — словно в египетской неволе. Нам запретили звонить в колокола, чтобы мы не призвали во Львов Наливайко... — Красовский блеснул глазами и ударил кулаком по столу. — А ведь у нас тоже может лопнуть терпение — и мы сами к нему пойдем!

— Не пойдем, — поднял глаза Рогатинец. — Никто не бросит своих домов, детей, церквей, рыночного смрада. С головы до ног покрылись язвами... Не нужно сзывать сходку. На, читай..

Рогатинец подал Красовскому послание Балабана и ключ от кассы. Иван пробежал глазами послание и зажмурился.

— Сходку! Сегодня же созвать сходку! Я пошлю звонаря с знамением ко всем братчикам.

Не произнося ни слова, Юрий вышел из комнаты. Направился к Блазию. Не знал, что скажет ему, возможно, и ничего, даже не плюнет ему в морду. Но увидеть его должен. Он искал Блазия, чтобы всмотреться в его ноздреватое с гнилозубым ртом лицо, увидеть в нем само воплощение измены и сопоставить его с достойными ликами иерархов. В сознании Рогатинца не укладывалась мысль о чудовищном предательстве, которое задумали совершить церковные иерархи — митрополит Рогоза, епископы Потий и Терлецкий.

Но как же так, почему они, а не Балабан?

Юрий остановился возле халупы под городским валом, неподалеку от оружейной мастерской. Подергал дверь, никто не отзывался, и проклял Рогатинец:

— Пусть опустеет твой дом, чтобы духом твоим тут не пахло..

Он отправился к Лысому Мацьку, тот мог знать, где находится Антох.

— Подай мне, Мацько, вина, — сказал, грузно опускаясь на скамью, Рогатинец.

— Никак, в лесу что-то сдохло? — всплеснул руками Мацько. — Пан Рогатинец просит вина?

— Иисус Христос тоже причащался. Налей, Мацько...

Корчмарь засуетился, кликнул сына, за стойку стал ученик братской школы — Роман Патерностер — и смутился: как же он будет продавать вино пану провизору?

— Не принуждай сына заниматься этим делом, Мацько, — заметив смущение паренька, сказал Рогатинец. — Хватит, что ты уже...

Мацько заискивающе смотрел на Юрия. Роман бесплатно учится в братской школе; отец не хочет, чтобы сын занимался ростовщичеством или торговал вином в корчме, он должен учиться дальше, ведь учатся и простых людей дети в чужих краях, разве доктор Гануш был богатым, а выучился в Италии, видно, пан Рогатинец хочет помочь, коль так говорит...

— Так возьмите его совсем к себе, в бурсу, — склонил голову Мацько, будто забросил удочку: а вдруг клюнет...

— Знай меру, Мацько. Достаточно того, что твой сын учится бесплатно... Ну, за твое здоровье... Послушай, Патерностер, Блазий исчез, пропал, мерзавец. Ты случайно не знаешь, кому он нынче служит?