Малый дом в Оллингтоне. Том 2

– О, я не жалуюсь, разумеется, я хорошо понимала, на что решилась. Я думаю, что скука пройдет, когда все съедутся в Лондон.

– Не думаю, что многое изменится в этом отношении в сезон после Рождества, – сказала Эмилия. – Конечно, Лондон веселее в мае. Ты увидишь, что в будущем году тебе не будет так скучно, а может, к тому времени у тебя будет ребенок.

– Пустяки! – воскликнула Александрина. – Я не хочу заводить ребенка, да я и не думаю, что он у меня будет.

– А мне кажется, не мешает постоянно думать об этом.

Леди Александрина, хоть и не имела бурного темперамента, не могла, однако же, не признаться самой себе, что сделала ошибку. Она решилась выйти за Кросби, потому что Кросби вращался в свете, а теперь ее уверяли, что в лондонский сезон она не почувствует никакой разницы, а лондонский сезон, который если и не доставлял удовольствия, то всегда приносил с собой оживленных гостей. Она соблазнилась замужеством потому, что ей казалось, что, будучи замужней женщиной, она может наслаждаться обществом с большей непринужденностью, чем девушка, находящаяся под надзором матери или гувернантки, и что она будет более свободна в своих действиях, а теперь ей говорят, что надо ожидать ребенка, который займет ее время и доставит удовольствие. В замке Курси, конечно, бывало и скучно, но все-таки было бы лучше этого.

Когда Кросби вернулся домой, после этого маленького разговора насчет ребенка, жена сообщила ему, что в будущее воскресенье они обедают у Гейзби. Услышав это, Кросби с досадой помотал головой. Он понимал, однако же, что не имеет права сетовать, потому что его только раз брали в Сент-Джонс-Вуд с тех пор, как он вернулся домой после свадебной поездки. Тут была, впрочем, одна статья, на которую он считал себя вправе поворчать.

– И с какой стати в воскресенье?

– Потому что Эмилия пригласила меня именно в воскресенье. А если просят в воскресенье, то нельзя же сказать, что мы будем в понедельник.

– Это воскресенье для меня ужасно! А в котором часу?

– Она говорила, в половине шестого.

– Боже милостивый! Что же мы будем делать целый вечер?

– С вашей стороны, Адольф, очень нелюбезно отзываться так о моих родных.

– Полноте, милая, это шутка, будто вы не говорили то же самое раз двадцать! Вы чаще, чем я, и с большею горечью выражали свое неудовольствие, когда вам приходилось отправляться туда. Вы знаете, что я люблю вашу сестру, и Гейзби в своем роде славный малый, но только после трех-четырех часов в его обществе всегда начинаешь чувствовать себя усталым.

– Все же не может быть скучнее, чем… – и леди Александрина не окончила своей фразы.

– Дома, по крайней мере, можно читать, – сказал Кросби.

– Нельзя же вечно читать. Во всяком случае, я дала за вас слово. Если вы хотите отказаться, то напишите объяснение.

Когда наступило воскресенье, то, разумеется, Кросби отправился в Сент-Джонс-Вуд, и ровно в половине шестого стоял уже у входа в дом, который был ему так ненавистен. Одно из первых намерений, принятых им, когда он имел в виду женитьбу, было весьма враждебного свойства к дому Гейзби. Он решился видеться с ним как можно реже. Он хотел освободить себя от этой связи. Он никогда не искал союза с этой ветвью фамилии Де Курси. А теперь дело приняло такой оборот, что только с этой ветвью он и был в союзе. Он только и слышал, что о Гейзби. Эмилия и Александрина были неразлучны. И вот его тащат теперь на воскресный обед, он хорошо понимал, что его будут частенько таскать туда и что он никак не сумеет отделаться. Он уже задолжал Мортимеру Гейзби, он знал, что все его семейные дела попали в руки этого поверенного и что не было никакой возможности вырвать их из этих рук. Его дом был вполне обеспечен всем необходимым, и он знал, что деньги за все уже были уплачены, но сам не заплатил ни одного шиллинга, Мортимер Гейзби взял на себя все уплаты.

– Поди к своей маме и тетеньке, Де Курси, – сказал после обеда этот поверенный вертевшемуся около него ребенку. Кросби остался наедине с зятем своей жены, и с этого момента начинались пытки в Сент-Джонс-Вуде, которых Кросби так страшился.

Со своей свояченицей он еще мог говорить, всегда помня, что она дочь графа. Но с Гейзби у них не было ничего общего. К тому же он чувствовал, что Гейзби, обходившийся с ним до этой поры с уважением, теперь совершенно утратил это чувство. По понятиям поверенного, Кросби вращался когда-то в большом свете, но это уже миновало. Сейчас, по оценке этого же поверенного, Кросби был просто секретарем присутственного места, человеком, который был у него в долгу. Оба они женаты на родных сестрах, и он не видел, почему блеск зажиточного поверенного должен тускнуть перед блеском государственного чиновника, который был далеко не в таких счастливых обстоятельствах. Все это было совершенно понятно им обоим.

– От Курси получили самые страшные вести, – сказал поверенный, как скоро малютка удалился.

– Как! Что там случилось?

– Порлокк женился, знаете, на той женщине.

– Пустяки!