Кросби, однако же, не желал спокойно получать выговоры. Он чувствовал себя обиженным и готов был вступить в бой с первым встречным и поперечным.
– Я исполнял свои обязанности в меру разумения, мистер Буттервел, – сказал он, – и кажется, всегда удовлетворительно. Назовите мне человека, который может указать на незнание мною дела. Если я трудился более чем следовало, так это оттого, что другие не выполняли своих обязанностей, как должно.
При этих словах лицо Кросби омрачилось, и представитель заметил, что секретарь не на шутку разгневался.
– О! Очень хорошо, – сказал Буттервел, вставая со стула. – При таких обстоятельствах мне предстоит только передать дело председателю, и он сообщит вам свое мнение в совете. Мне кажется, вы поступаете неблагоразумно, право, так. Что касается меня лично, то я руководствовался дружеским расположением, – сказав это, мистер Буттервел удалился.
После полудня того же дня, между двумя и тремя часами, Кросби, по обыкновению, пригласили в совет. Это делалось ежедневно, и он обыкновенно находился там около часа в обществе двух из трех членов, подкрепивших свои силы бисквитом и бокалом хереса. В нынешний раз они точно так же принялись за обычный труд, но Кросби не мог не заметить, что взаимоотношения их изменились. Все три члена были налицо. Председатель отдавал приказания важным, чванливым голосом, что при добром расположении духа не было ему свойственно. Майор Фиаско почти ничего не говорил, но в его взгляде светился самодовольный сарказм. Дела совета шли плохо, и он радовался. Мистер Буттервел был необычайно учтив в обхождении и более обыкновенного развязен. По окончании дел в мистере Оптимисте обнаружились признаки какого-то беспокойства, он то вставал, то опять садился, перебирал кучу бумаг, которые лежали перед ним, и заглядывал в них через очки. Наконец он выбрал одну из них, снял очки, откинулся в кресле и начал маленькую речь.
– Мистер Кросби, – сказал он, – всем нам очень приятно, очень приятно видеть ваше усердие и деятельность на служебном поприще.
– Благодарю вас, сэр, – сказал Кросби, – мне нравится служба.
– Да, совершенно так, мы все это чувствуем. Но мы думаем, что вы – если б я сказал, – «берете на себя слишком много», то, может, я выразился бы резче, чем мы хотели бы.
– Не говорите более того, что намерены сказать, мистер Оптимист. – При этих словах глаза Кросби слегка осветились блеском минутного торжества. То же самое было заметно и в глазах майора Фиаско.
– Нет-нет, – сказал мистер Оптимист, – я лучше недоскажу, чем скажу лишнего такому отличному чиновнику, как вы. Но вы, вероятно, понимаете, что я имею в виду?
– Не знаю, точно ли я вас понимаю, сэр. Если я не взял на себя лишнего, что же я сделал такое, чего не следовало бы делать?
– Во многих случаях вы отдаете приказания, на которые следовало бы вам предварительно получить разрешение. Вот один пример. – И отложенная бумага явилась на сцену.
В этом случае секретарь был, очевидно, виноват по букве закона, и он не мог найти оправдания, даже основывая это оправдание на существенной необходимости.
– Если вам угодно, чтобы я впредь ограничивался разрешительными инструкциями, я исполню это, но мне кажется, что вы сами найдете это неудобным.
– Так будет гораздо лучше, – сказал мистер Оптимист.
– Очень хорошо, – сказал мистер Кросби. – Будет исполнено. – И он тут же решился сделаться по возможности неприятным трем джентльменам, собравшимся в этой комнате. Он мог сделаться очень неприятным, но это в такой же мере могло отразиться на нем самом, как и на них.
Теперь у него все пошло неладно. И где было искать утешения? По пути домой он зашел в Себрайт, но у него не было слов для разговора на обыденные темы. Он пошел домой, где его жена хоть и встала, но все еще жаловалась на головную боль.
– Я весь день не выходила из дому, – сказала она, – а от этого голова еще больше разболелась.
– Я, право, не знаю, как этому помочь, когда вы не хотите ходить пешком, – сказал он.
После этого они более не говорили до самого обеда.
Если бы сквайр в Оллингтоне знал все это, он бы мог, я полагаю, довольствоваться наказанием, которое постигло Кросби.
Глава XLIX. Приготовления к отъезду
– Мама, прочитайте-ка это письмо.
Это говорила старшая дочь мистрис Дейл, когда они все три сидели в гостиной Малого дома. Мистрис Дейл взяла письмо и прочла его с большим вниманием, а потом вложила в конверт и возвратила Белл.
– Ну что же, это хорошее письмо, и, как мне кажется, в нем высказывается истина.
– Да, мама, в нем высказывается немного больше истины. Как вы говорите, оно очень хорошо написано. Он всегда пишет хорошо, когда бывает тронут за живое. Но все-таки…
– Что «все-таки», моя милая?
– В эти строки вложено больше разума, чем сердца.
– Если так, то ему легче будет перенести страдания, то есть если ты окончательно решила это дело.
– Да, я окончательно решила, и право, не думаю, что он будет очень страдать. Но по всей вероятности, он не принял бы на себя труда написать подобное письмо, если бы у него не было стремления к этому.