Читаем Lost structure полностью

отношение смертельного поединка 165.

VII.2.

Вот некоторые впечатляющие страницы (все же, скорее, упражнения в высоком стиле, а не в

герменевтической прозорливости и метафизической чуткости), на которых Деррида использует

как метафору текст, написанный еще Фрейдом с совершенно определенными научно-

позитивистскими целями. Фрейд старается объяснить записи памяти при помощи следов, сохраняемых некоторыми нейро-

165 "Только те мысли чего-нибудь стоят, которые приходят в голову походя", — напоминает Деррида слова

Ницше. — "Письмо — это некий исход вовне во имя прихода смысла, метафора-другого-как-другого-здесь, метафора как возможность другого-здесь, метафора как метафизика, в которой бытие принуждено скрыться, чтобы мог открыться другой... Ибо брат Другой вовсе не почивает в безмятежности, которая именуется

интерсубъективностью, но усердствует на ниве взаимного вопрошания; он не купается в безмятежности

ответов, сочетающих два утверждения законным браком, но призван к неусыпному ночному труду

вопрошания в пустоте" (L'écriture et la différence, cit., pag. 49).

348

нами после испытанного возбуждения. И эти следы представляют собой некий Bahnung,

"переход", "просеку", и еще раз шрам, разверстую рану, растяжение, béance, разлом (frattura), если

возводить используемое Деррида французское frayage к латинскому причастию "проложенная"

(fracta), относимому, скажем, к дороге. Тогда память "может быть представлена как разнообразие

нейронных frayage". И тогда снова окажется, что ее качество обусловлено системой оппозиций и

различий. На чем Деррида и основывает свое метафорическое прочтение Фрейда: памятный след

есть чистое различие. "Психологическая жизнь это ни кристальная ясность смыслов, ни

замутненная непроглядность силы, но различия в характере действия этих сил. Ницше это хорошо

знал"166. И здесь, как и у Лакана, мы сталкиваемся со случаем онтологизация различия, носившего

www.koob.ru

поначалу чисто диалектический характер. И в этом смысле получается, что "различие это не некая

сущность, при том что оно — не ничто, это не жизнь, если бытие понимается как усия, присутствие, сущность-существование, субстанция или субъект. Прежде чем определять бытие

как присутствие, нужно понять, что жизнь — это первопроходство, и только тогда мы вправе

сказать, что жизнь — это смерть, что повтор и позиция по ту сторону принципа удовольствия

коренятся в том и сородственны тому самому, что они превосходят" 167. Сказать, что разница изна-

чальна, значит сокрушить миф присутствия, с которым сражался и сам Хайдеггер, и настоять на

том, что если что и изначально, так это сама не-изначальность 168 , это значит напомнить, что если

что и конституируется, так это изначальный провал, нечто отсутствующее, принесенное в жертву

неопределенному желанию: "разница между принципом удовольствия и принципом реальности, например, это не только несходство, внешние различия, но изначальная укорененная в жизни

способность уклонения, отличения (Aufschub), возможность всего того, что входит в хозяйство

смерти" 169. Рожденный как нехватка, отверстая рана, с первых шагов уязвляемый желанием, которое никогда не будет удовлетворено, приговоренный скрывать его, окутывая символическими

одеяниями, человек клеймен как оплошность, которая предрасполагает его к смерти и празднует

смерть в каждом его жесте. И в этом смысле наш удел избегать даже бинарности, коль скоро она

уходит корнями в ничто 170.

166 Derrida, cit., pag. 299.

167 Ibidem, pag. 302.

168 Ibidem, pagg. 303-315.

169 Ibidem,pag 295.

170 Ibidem, pag. 339.

349

VII.3.

У Деррида пышным цветом расцветает то, о чем с меньшей метафизической проницательностью и

с большим уклоном в сторону психоанализа писал Ж. Б. Понталис, комментируя некоторые

работы Лакана: фрейдовское открытие состоит в децентрации, оно не подменяет бывший центр, абсолютный субъект, становящийся чистым фантомом, и не пытается то, что предстает как

обманчивое, подтвердить какой-то иной Реальностью; сознание растворено в процессе выработки

смыслов, и смысл, вместо того чтобы навязывать себя как некая поддающаяся определению

реальность, предстает перекличкой приходов и ухода, уверткой и ухмылкой... "Если

непосредственный опыт сразу поставляет нам какие-то значения, то это еще ничего не говорит об

их подоснове, не снабжает нас той сетью, в которую мы могли бы их поймать..." 171. Человек

изначально угодил в неведомую ловушку, и курс психоанализа вовсе не предполагает

восстановления "истинного" субъекта, он лишь показывает, "что истина не расположена в каком-

то месте, ее нет ни у психоаналитика, ни у пациента, ее нет даже в их взаимоотношениях: у

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки