Читаем Lost structure полностью

промежуточная" область в той мере, в какой она раскрывает способы бытия порядка, может

рассматриваться как наиболее основополагающая, т. e. как предшествующая словам, восприятиям

и жестам, предназначенным в этом случае для ее выражения с большей или меньшей точностью

или успехом (поэтому эта практика порядка в своей первичной и нерасчленяемой сути всегда

играет критическую роль), как более прочная, более архаичная, менее сомнительная и всегда

более "истинная", чем теории, пытающиеся дать им ясную форму, всестороннее применение или

философскую мотивировку. Итак, в каждой культуре между использованием того, что можно

было бы назвать упорядочивающими кодами, и размышлениями о порядке располагается чистая

практика порядка и его способов бытия" 179.

Подставьте вместо "порядок в самой его сути" "бытие как источник всякого порядка" — и вы в

который раз получите позицию Хайдеггера. Вот потому-то Фуко и не обосновывает структурные

решетки, которыми пользуется: в процессе предпринятого им истолкования эпохальных событий

www.koob.ru

бытия они предстают ему как способы, в которых в разное время самовыражается бытие, и

которые опознаются благодаря связывающему и разделяющему их родству, при этом ни одна из

укорененных в бытии решеток не в состоянии определить его раз и навсегда, а равно сама не

может быть обоснована действием какого-либо известного и предсказуемого механизма.

VIII. O последнем прибежище Отсутствия...

VIII.1.

И при всем при этом структурами пользуются так, словно с их помощью можно объяснить все, и

очевидный пример тому Фуко 180. Так что же происходит с этим мышлением, так откровенно

заявившем о своем выборе и все еще, однако, обеспокоенным посто-

179 Там же С. 33-34.

180 Ср. в связи с этим Un positiviste désespéré ("Отчаявшийся позитивист") Silvie Le Bon, in "Les Temps Modernes", gennaio 1967) Более обстоятельный анализ ibidem, Michel Amiot (Le relativisme culturalute de M F) ("Культурологический релятивизм Мишеля Фуко")

354

янным расхождением собственных деклараций с собственными действиями?

И снова наиболее убедительный ответ мы находим у Деррида в заключительной части "Письма и

различия", которая называется "Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук"181. Уроки

Ницше и Хайдеггера, преподанные ликвидаторам структурализма, заключались в том, что никакое

"присутствие" (ousia) не исчерпывает всего богатства проявлений бездонной безначальности. Но

даже тот, кто вплотную подошел к пониманию этого, не в состоянии отказаться от структурных

решеток, все еще полагая — полагая позитивистски, механистически, безнадежно эмпирически, —

что они ему сгодятся как опора для рассуждения о вещах. Самым показательным примером такого

противоречия для Деррида становится Леви-Строс. То, что Леви-Строс в итоге своего творческого

пути придет к заключениям, о которых мы говорили, разбирая Лакана, уже было видно из

проведенного нами анализа его текстов. Все анализы мифов, а равно всякое изучение систем

родства, призваны вернуть продуктам культуры их природное достоинство, которое в свой черед

помогает понять, откуда берутся структуры. Но пытаясь решить проблемы в рамках оппозиции

"природа — культура", сталкиваясь с феноменом, который, судя по всему, принадлежит сразу

обоим порядкам, например, таким, как универсальный запрет инцеста, Леви-Строс обращает

внимание на некий необъяснимый остаток, на непрозрачность системы; он не отваживается

думать, что это нечто изначальное, предшествующее всякому различению и истолкованию, и это

нечто надлежит отодвинуть в область неосмысляемого, коль скоро немыслимое это то, к чему мы

ближе всего онтологически и в чем нам надлежит обитать, стараясь не спугнуть то, что не дает

себя поймать.

Однако Леви-Строс (и разве не о том же говорили и мы?) вечно колеблется между исследованием

объективных структур и убеждением в том, что эти структуры представляют собой не что иное, как удобный с методологической точки зрения инструментарий. Само собой, для Деррида такой

наивный операционизм равнозначен приговору, изначально осуждающему предприятие на

поражение. Да и сами мы, видя, каковы крайние выводы "философского структурализма", разве не

признали провал конститутивной чертой операционизма? Провал, который, как подчеркивает

Деррида, как раз и состоит в том, чтобы "держать в качестве рабочего инструмента то, чья пригод -

ность на эту роль как раз и оспаривается", но на что — добавим мы — неизменно полагаются при

обосновании самой пригодности. Леви-

181 Ит перевод в журнале "Portico", febbraio 1967

355

Строе напоминает, что "анализ мифов нескончаем, и ему нельзя положить пределов, нет никакой

потаенной единицы мифа, которую нельзя было бы по ходу дела разложить на более мелкие Темы

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки