Читаем Lost structure полностью

Так субъект открывает то, что Лакан называет исконной распахнутостью (béance), зиянием, разверстостью, открытой раной, помещающей субъект в самое средоточие различения.

Spaltung, Eutzweitung (натяжение, раздвоение)... к фрейдовским метафорам Лакан добавляет свои: béance, refente, différence division (распахнутость, расколотость, различение, разделение 149). В них

конституируется образ "я" как чего-то, не обладающего полнотой Бытия — ведь на нем

первородный грех, и одновременно складывается представление о Бытии как о чем-то таком, что

никогда не исполнится самим собой, но будет всегда чем-то Отличающимся, поскольку пер-

вородный грех касается и его.

Ну а если первородный грех — миф, тогда из глубины на нас глядят иные психологические

реальности: комплекс кастрации, отсутствие Имени Отца... 150 Вряд ли стоит разбираться с теми

психоаналитическими иносказаниями, за которыми Лакан прячет некую онтологию, в которой не

приходится сомневаться, поскольку он заговаривает о том, с чего начинаются все онтологии, — о

проблеме Бытия, его утешительном присутствии или об отсутствии и Ничтожности. Искажает ли

такое трагическое видение смысл фрейдовского учения или следует ему, не здесь решать.

Напротив, то, что оно связано с определенной, вполне узнаваемой философской онтологией, совершенно очевидно, и мы подчеркиваем это обстоятельство, стараясь сделать из него все

необходимые выводы.

VI. Лакан и Хайдеггер

VI.1.

Хотя имя Хайдеггера лишь изредка появляется на страницах трудов Лакана, именно к нему, а не к

Фрейду приходится обращаться в поисках подлинных источников доктрины Отсутствия.

Совершенно очевидно, что именно Хайдеггеру принадлежит мысль о том, что Бытие постижимо

не иначе как через посредство языка — языка, который не по власти человек, ибо не человек

мыслит себя на языке, но язык мыслит себя через человека 150.

иными словами, поверить в то, к чему всех нас, с Фрейдом во главе, подталкивает опыт, — в первородный

грех". Ibidem, pagg. 819-820.

149 Ibidem, pagg. 415, 642, 852—857.

150 ". Nom-du-Père — c'est à dire [le] signifiant qui dans l'Autre, en tant que heu du signifiant, est le signifiant de l'Autre en tant que lieu de la loi" (pag. 583). "Имя Отца — иначе говоря, означающее, которое в Другом как

локусе означающего означает Другого в качестве локуса закона".

www.koob.ru

151 Из текстов Хайдеггера, помимо Гельдерлин и сущность поэзии, см. Письмо о гуманизме, Путь к языку.

Среди работ общего характера о Хайдеггере (на нее мы и опираемся) см Gianni Vattimo, Essere storia e linguaggio in Heidegger, Torino, 1963, особенно главу IV "Бытие и язык"

343

Именно обороты языка ухватывают особость взаимоотношений человека с бытием.

И это отношение — отношение различия и членения. Предмет мысли — это Различие как таковое

152, различие как различие. Мыслить различие как таковое это и значит философствовать, признавать зависимость человека от чего-то такого, что именно своим отсутствием его и

учреждает, позволяя, однако, постичь себя лишь на путях отрицательного богословия.

Соглашаться с тем, что, по Хайдеггеру, "значимость мысли сообщает не то, что она говорит, но то, о чем она умалчивает, выводя это на свет способом, который нельзя назвать высказыванием" 153, значит вторить тому, что говорит на эту тему Лакан

Когда Хайдеггер напоминает нам о том, что вслушиваться в текст, видя в нем самообнаружение

бытия, вовсе не означает понимать то, что этот текст говорит, но прежде всего то, о чем он не

говорит и что все-таки призывает, он утверждает то же самое, что и Лакан, усматривающий в

языке лишь надувательство метафор и метонимий. Лакановский вопрос "Кто говорит?" это также

и вопрос Хайдеггера, вставший перед ним в тот миг, когда понадобилось определить что это такое

— то, что мы называем "мышлением", кто тот, кто к нам взывает, кто призывает нас к

мышлению. Однако субъект этого призыва не может быть ни исчерпан, ни охвачен какой-либо

дефиницией. Разбираясь с одним, на первый взгляд несложным, фрагментом Парменида 154, понимаемым обычно, как указывает Хайдеггер, так: "Необходимо говорить и думать, что бытие

есть" 155, он пускает в ход весь набор этимологических ухищрений с целью добиться более

глубокого понимания, которое в итоге оказывается едва ли не противоположным общепринятому

толкованию, поскольку "говорить" преображается в "позволить-встать-перед", т e. "совлечь

покровы" и "позволить явиться", а "мыслить" понимается как "озаботиться" и "преданно

152 Ср. Identität und Differenz См Vattimo, cit., pag . 151 и всю пятую главу

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки