Она приближалась, как ему казалось, слишком медленно. Время для него словно бы остановилось, стало тягучим, как мед, которым тунисцы так щедро пропитывают сласти. Он боялся, что вот сейчас остановится сердце в момент, которого он ждал с нетерпением несколько месяцев, пока добивался своего выезда сюда, потом, когда добирался с приключениями в США, а уже оттуда, пароходом в Тунис, через Италию.
Вдруг Дмитрий Кириллович увидел, что Ольга пошатнулась и заваливается набок. Он забыл о собственных переживаниях, бросился вперед и успел подхватить дочь, потерявшую сознание. Она узнала его.
Миронов целовал ее руки, лоб, щеки, волосы. Он сидел на камнях, нагретых африканским солнцем и не мог поверить, что его дочь, его Лёля лежит у него на коленях, запрокинув бледное лицо к безоблачному небу.
Наконец, она открыла глаза с непониманием, что произошло. Но пролетели какие-то доли секунды, и Ольга, вскрикнув, спрятала лицо у отца на груди. Прижалась, не в силах ни говорить, ни подняться на ноги. Этими немыми объятиями она словно делилась всем пережитым: отступление с белой армией и бесконечный страх попасть в руки красных; голод, штопанная-перештопанная одежда; болезнь матери, которая угасла в больнице, где Ольга и познакомилась с доктором Кедровым; похороны и кладбище, куда пришел только Иван Аркадьевич; курсы медсестер и новая жизнь рядом с Иваном, его решение обвенчаться с Антониной и крест на их будущей совместной жизни; страшные морские переходы в тесноте и голоде. Отцу тоже было чем поделиться, но она вряд ли смогла бы представить, что пришлось пережить ему, там, в новой России…
Они поднялись и побрели по набережной. Она увела его в сквер неподалеку. Там, на скамейке, они, обнявшись, просидели довольно долго.
— Папаша, как же так? — шептала Лёля. — Как же так? Мы всё потеряли. Друг друга потеряли… Я узнала Андрэ. Не подала виду. Нет, нет, никому не сказала… Даже ему. Андрэ наверняка тебе все доложил.
Миронов невольно улыбнулся, подумав, что понятие «доложил», как нельзя точно отражает ситуацию.
— Лёлечка, возвращайся!
— Папаша, это невозможно. Я ведь не смогу там без него. И потом я — «враг народа», так кажется у вас это называется?
Он и сам все понимал. Но так хотелось, чтобы потерянная дочь теперь все время была рядом.
— У нас, — повторил он грустно. Миронов не скрывал от дочери, что приехал из СССР и заметил: — Ты говоришь с французским акцентом… Оля, ты же понимаешь, что я, как и Андрей, приехал не из Америки, — сказал он с нажимом. — Но не стоит об этом никому…
— Я все знаю, — сказала она мягко и провела рукой по отцовской щеке. — Я помню, где вы служили. Что же, им нужны такие люди как вы с Андрэ?
Дмитрий Кириллович развел руками.
— Хочу познакомиться с ним.
— Его зовут Иван Аркадьевич, — подсказала Лёля. — А то мы всё «он» да «он». Иван замечательный человек, талантливейший хирург. Он будет востребован везде, но, учитывая, что он всего лишь эмигрант… Боюсь, это помешает ему сделать большую карьеру. А ведь у него золотые руки.
— Да-да. Но как же так вышло у вас не по-людски?
— Мы встретились с ним, полюбили друг друга, но венчание отложили. Не до того было. Мы оперировали тогда бесконечно много… А потом он встретил Тоню. Она дочка подруги его матери. Тоня осталась совсем одна. Она бы пропала, если бы не Иван Аркадьевич. Тогда он решил с ней обвенчаться.
— И ты не возражала?
— Не знаю, — Ольга опустила голову. — Это сложно объяснить, а еще сложнее понять. Тогда такая создалась обстановка. Все боялись, прощались друг с другом, готовились к смерти. Были две крайности — либо люди пытались выжить и переступали через себя и своих близких, лишь бы уехать, попасть на корабль; либо другая крайность — всем помогать, устраивать судьбы других самоотверженно. Мы с Иваном Аркадьевичем оказались во второй категории. В тот момент венчание казалось единственным выходом. Я и так была в составе эскадры. Без меня не уехали бы, — она слабо улыбнулась. — Тонечка тоже попала во вторую категорию, она говорила, что Иван свободен от брачных уз. Но это было бы уж совсем…
— То есть вы все трое стали заложниками положения и собственного благородства, — кивнул Миронов. Однако про себя подумал, что Иван неплохо устроился.
Но когда познакомился с Кедровым, к своему неудовольствию, мнение изменил. Иван Аркадьевич соответствовал описанию Андрея и Ольги.
Искренний, сентиментальный, но здравомыслящий и опытный человек — такое впечатление сложилось у Миронова. Отцу Лёли он обрадовался так, что даже прослезился.
Сидели в гостиной вчетвером. Общались. И разговор с местных обычаев и обсуждения достоинств той или иной кухни, плавно перешел на обстановку в СССР.
— Я был там совсем недавно, — сообщил Миронов. — Хоть это и неприятно констатировать, но коммунисты собирают разбросанные во время революции и Гражданской камни. Наука не в загоне, как считают многие. Да, трудностей хватает и все же…