Локация «Берег»

— Верно, — согласился Андрей, взглянув на нее чересчур тепло, как показалось Ивану Аркадьевичу. — Но представьте, что вас завтра позовут и скажут, что родина в опасности. Со всеми этими террористами, ополоумевшими от голода и жадности, живущими по принципу «грабь награбленное», отвергающими Бога и заповеди Божьи, и с другими, которые в свое время промолчали, решили отсидеться, а теперь ропщут вполголоса, а то и лишь мысленно, боятся; с работягами, которые несмотря ни на какой политический строй пашут землю, работают на заводах и фабриках. Они все разные, но они все — наши. Вы не пойдете на призыв родины?

— Мы до сих пор ждем этого призыва, — в тишине, повисшей в гостиной, негромко сказала Ольга.

Но Панина не впечатлила ее самоотверженность.

— Мы ждем призыва, чтобы сместить нынешнюю власть и вернуть ту, свою, родину. А я говорю о том призыве, когда мы пошли бы в бой за родину, такую, какая она есть сейчас.

— Все равно, — искренне настаивала Лёля.

— Вы обратите внимание, милая Ольга Дмитриевна, что только вы за этим многолюдным столом вступаетесь за родину. Пусть и на словах. Наши господа офицеры молчат. Как думаете, почему? Солидарны с вами? — Панин покачал головой. — К сожалению, и им, и мне жизненный опыт, не позволяет с вами согласиться полностью. Нет, мы конечно, пойдем на зов. Не за царя, а за родину, просто — за Россию, но мы знаем, чем кончится наш бесславный поход. Нашу помощь примут, а потом нас же…

За столом повисло тягостное молчание. Всем очень хотелось домой, но страх того, что там ожидает пересиливал ностальгию.

— Господа! Давайте на мирные рельсы! — вмешалась Антонина. — Давайте лучше выпьем за наше здоровье, за благополучие…

По хозяйству Кедровым помогала Валида — жена Аббаса Дахака — рыбака, которого Кедров оперировал, когда на лодку Аббаса в рассветных сумерках наехал теплоход. Рыбака выловили, довезли до госпиталя, окровавленного, с большой кровопотерей и черепно-мозговой травмой. Иван Аркадьевич провел сложнейшую операцию, но Дахака спас. Как только араб оправился от ранений и снова стал выходить в море, у Кедровых все время была свежая рыба к столу, а на столе появились тунисские блюда, приготовленные Валидой.

Поздно ночью, когда и гости, и Валида уже ушли, верхний свет в гостиной погасили, Анастасия легла спать, а Лёля, задумчивая, сидела у небольшого круглого ломберного столика около окна и смотрела на отраженный в оконном стекле свет небольшой лампы, висевшей над столом. Иван Аркадьевич подошел к Ольге и чуть приобнял за плечи.

— Что загрустила?

— Этот поручик Панин душу разбередил. Мне он показался смутно знакомым. Как-то расположил к себе. Расспрашивал о родителях.

— Ты ему рассказала? — нахмурился Иван Аркадьевич.

— Что в этом такого? — дернула плечом Ольга. — Ты по-моему просто ревнуешь. Не бойся, я не уйду. — Она прижалась щекой к его руке, которую он все же не убрал с ее плеча. — Только эта двусмысленность… Многие пытаются ухаживать за мной. Я ведь еще довольна молода.

— Умна и красива, — подхватил он с горечью. — Я ведь не держу тебя. Ты же знаешь. Если что, я отойду в сторону. Мне будет больно, но я стерплю ради твоего счастья.

— Ты держишь меня сильнее, чем тебе кажется. Даже когда тебя нет рядом, я мысленно продолжаю вести с тобой диалог, изо дня в день, из года в год. Вот уже больше десяти лет. А когда ты рядом, я до сих пор робею, теряюсь, не знаю, как и что говорить, словно мы едва познакомились и я только начинаю узнавать тебя.

— Сейчас ты говоришь довольно бойко, — попытался шутить Кедров, понимая, что ее откровение — это действительно редкость. Лёлю растрогала беседа за столом, слова Панина и немного выпитого тунисского вина.

Глава седьмая

1933 год. Москва

В большой семикомнатной коммунальной квартире на Малой Бронной трижды звякнул дверной звонок. В дальней комнате дверь была втиснута в заложенную кирпичами арку. Из этой двери и вышел мужчина довольно могучего телосложения в галифе и скрипучих форменных сапогах. Ему никто не дал бы его пятидесяти двух лет. Нет седины, поскольку наголо выбрит. Шрам над ухом на черепе придавал ему вид лихой. Черная щетина на чуть бледных щеках в редких оспинах. Разве только глаза — словно бы сонные, старившие его глаза, будто взял их взаймы у старика.

Китель он уже успел снять, вернувшись со службы, и был в белоснежной нижней сорочке. На плече у него висело полотенце, одну щеку он успел выбрить, со второй торопливо стирал пену краем вафельного полотенца.

Увидев соседскую девочку пятиклассницу в коридоре он попросил:

— Света, будь добра, открой дверь.

— Это к вам, — ей нравился Дмитрий Кириллович. Он всегда угощал ее и брата конфетами, а матери давал иногда продукты из пайка, который получал как военный. Мать его боялась, а Света не понимала причины маминого страха.

— Я так, по домашнему, без сюртука, — пошутил он, показывая на сорочку и пену на лице. — Ты уж открой, деточка.