Локация «Берег»

— Дамы уже устали от наших экзерсисов в политике, — пояснил он, пропуская Дмитрия Кирилловича вперед, в полутемный с тяжелыми темно-зелеными портьерами кабинет.

Сели друг напротив друга у небольшого кофейного столика. Валида принесла на серебряном подносе с ажурным бортиком и гнутыми ножками кофе в таком же серебряном чайнике и стеклянные прозрачные стаканчики.

— Курите? — Кедров пододвинул к тестю шкатулку. — Я иногда и только сигары.

— Нет, спасибо, — Миронов привык к «Яве», которая производилась и после революции, так же как и «Герцоговина Флор», на той же фабрике. — А вы не поверите, но у меня для вас есть некое послание. Я все эти дни ждал удобного момента. — Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт. — Вез его для вас через все границы и таможни. Думаю, вам будет приятно.

— От кого это? — Кедров не торопился брать письмо, и Миронов положил его на столик рядом с ним.

— Почитайте, — он отпил кофе, и кивнул на конверт, как змей-искуситель.

Письмо было от Николая Ниловича Бурденко. Кедров несколько раз посмотрел на подпись в конце письма.

Он писал, что помнит и ценит Ивана Аркадьевича и очень жалеет, что судьба забросила его так далеко от родины. Писал, что после революции он беспрепятственно продолжал научно-исследовательскую работу. Принимал активное участие в организации военных госпиталей РККА. В 1920 году организовал курсы для студентов и врачей по военно-полевой хирургии. Занимался нейрохирургией и выделил ее в самостоятельную научную дисциплину. Переехав из Воронежа в Москву в 1923 году стал профессором оперативной хирургии, возглавив нейрохирургическое отделение. Николай Нилович писал, что в прошлом году на базе нейрохирургической клиники Рентгеновского института был учрежден первый в мире Центральный нейрохирургический институт. У него работают хирурги Арутюнов, Егоров, Иргер, Арендт, и Бурденко был бы счастлив, если бы к ним присоединился и хирург Кедров.

Отложив письмо, сидя боком в кресле, подперев щеку кулаком, Иван Аркадьевич долго молчал, глядя в пространство. Он выглядел как человек, которого обвели вокруг пальца или мальчишка, которому мать сказала, что во дворе никто не играет в лапту, чтобы уложить спать, а он, выглянув в окно, увидел, как на площадке играют и веселятся его ровесники.

— Вы ведь получили французское гражданство? — спросил Миронов.

И Кедров подивился, как изменился тон собеседника, стал деловитым и не терпящим возражений.

— У меня не было другого выхода, чтобы прокормить семью.

— Я не упрекаю, а констатирую. Я бы мог представить вам и другие подобные письма известных вам людей, в частности, врачей, которые остались и успешно работают во благо родины. Но решил, что Бурденко для вас наибольший авторитет.

— Вы хотите, чтобы я вернулся? — обреченно спросил Кедров. Ему вдруг показалось, что Миронов собирается насильно вернуть его в СССР, а там, конечно, арестуют и расстреляют. А теперь просто заманивают.

— Боже упаси! — махнул рукой Дмитрий Кириллович. — Я не смогу вам гарантировать там безопасность, если быть до конца честным, а меня заботит будущее моей дочери.

— Как же вы сами там живете? Ведь вы не американский коммерсант?

— Я служу в Иностранном отделе ОГПУ. Разведка, — пояснил он, видя недоумение на лице Ивана Аркадьевича, который не ориентировался в расплодившихся в Советском Союзе аббревиатурах. — Вы же понимаете, как я рискую, открываясь вам. Но вы… Но Ольга с вами, и потому я могу рассчитывать на вашу порядочность. Верю дочери и ее отзывам о вас, как о человеке не воинственном и добром… Спрашиваете, как я там живу? С оглядкой и наганом под подушкой. И тем не менее, несмотря на дурь, которой в России хватает, надеюсь послужить ей, какой бы странной она сейчас не казалась со стороны, и какой бы страшной не являлась изнутри.

— Так что же? — Кедров раскурил сигару.

— Ничего. Жить как жили, только если к вам будут приезжать гости и называть пароль, рассказывать им, как тут обстановка среди оставшихся русских и вообще… У вас собирается разномастное общество, иностранцы. Информация о них тоже будет довольно ценной. А мы в свою очередь сможем посодействовать в скором времени вашему переводу, ну, скажем, в Швейцарию. Там вы сможете продвинуться по карьерной лестнице и также будете сообщать информацию, которую сочтете достойной нашего внимания — от политики, до науки. Само собой — это не безвозмездно. В Европе становится неспокойно.

— Германия? — спросил вдруг Иван Аркадьевич, чем вызвал удивленный и пристальный взгляд Миронова. — Они не успокоились после Мировой войны. Это же очевидно. Я слежу за прессой. Выписываю и европейские газеты. И не только медицинские. Приход к власти Адольфа Гитлера, поджёг рейхстага, объявление чрезвычайного положения в стране… Все это звенья одной цепи. Я не выношу террор. А НСДАП[24] проводит и террористические акции, и запугивания, и аресты. Вы полагаете, они не ограничатся захватом Германии?