Локация «Берег»

Но чаще, в просторной гостиной семьи Кедровых собирались офицеры эскадры с семьями, кто еще был в Бизерте. Некоторые на эти посиделки приезжали даже из других городов Туниса. Кто-нибудь обязательно играл на небольшом кабинетном рояле, который Кедров приобрел для Антонины. Она играла замечательно и могла музицировать часами, словно медитируя. Не старалась, не заглядывала в ноты, Бетховен невероятным образом переходил в Моцарта, а тот — в Листа, причем эти переходы сложно было заметить человеку непросвещенному. И только тонкий ценитель мог понять, что она уже соавторствует с великими композиторами.

Этот «салон отщепенцев», как иногда его называли между собой Кедровы, не исключая и себя из списка отщепенцев, собирался по четвергам. В нем то и дело появлялись незнакомые люди — новые приятели русских эмигрантов из местных и из приезжих. И англичане, и турки, и французы.

Так или иначе разговоры с дел насущных, с шуток и подкалываний друг друга (народ-то, в основном, был молодой) скатывались на больную тему — о Родине. Как там? Утешались тем, что там все плохо, будет еще хуже и потом вдруг вспомнят, что есть еще преданные сыны, и они вернутся с триумфом.

При этом почти все понимали, что ничего этого не произойдет. И все равно обсуждали, мечтали, надеялись, кляли на чем свет стоит коммунистов и революцию. А еще подливали масла в огонь иностранцы. Утверждали, что в России голод страшный, едят все, что можно съесть — и крыс, и траву… Страна в руинах, никогда не поднимется с колен.

Кедрова больше всего раздражало, что в такой тяжелой ситуации, находятся такие, как Троцкий с идеями террора и практикой заложничества. Не скрываясь, Иван Аркадьевич высказывался по этому поводу. Он говорил, что никогда не был монархистом, не стал бы и коммунистом.

— В любой ситуации надо оставаться просто человеком, — рассуждал он, сидя во главе длинного прямоугольного стола, уставленного блюдами не только русскими, но и французскими и даже пока еще экзотичными для русских тунисскими. Особенным успехом пользовались у гостей брик-аль-эф[21] и салат мешуйя[22]. — Я — врач. Я призван Господом в этот мир врачевать, а не убивать. И, наверное, потому мне особенно претит идея террора. А уж убийство по принципу классовых различий — это обыкновенное варварство. Хотя даже настоящие варвары, коими считают местных берберов, не любят воевать и убивать. Они созидают — выращивают скот, занимаются земледелием и ремеслами. Даже варваров наши коммунисты перещеголяли.

— Есть разные коммунисты, — вдруг возразил с дальнего края стола узколицый, с прямой спиной и офицерской выправкой мужчина с глубоко посаженными, затененными надбровными дугами темными глазами и набриолиненными гладкими черными, как воронье крыло, волосами.

Все затихли за столом.

— Так же как везде, — ничуть не смутившись, подтвердил незнакомый Кедрову человек. Его привел кто-то из моряков, кажется, капитан 2-го ранга Ярушин. — Человеческие качества не зависят от национальности или политической принадлежности. — Заметив пристальный взгляд хозяина, мужчина улыбнулся. — Кстати, местные берберы воюют отчаянно, если необходимо, даже женщины. Они у них прекрасно владеют оружием… А что касается жестокости — так я ее видел и с той, и с другой стороны в избытке и не могу сказать с уверенностью, чьи садисты и палачи хуже. Красные или белые. Кровь и смерть опьяняют. Вседозволенность кружит головы многим.

— И что же «хорошие» коммунисты не вмешиваются в эту вакханалию братоубийства? — Кедров вспомнил, что мужчину ему представили как поручика Андрея Андреевича Панина.

— Сметут, — спокойно ответил Панин, подливая вина рядом сидящей Лёле. Кедров с ревностью вспомнил, что этот поручик вился около нее еще до того, как сели за стол. — Должен же кто-то оставаться там в здравом уме и твердой памяти.

— Так сказать над схваткой? — встрял кругленький Ярушин с кудрявыми бакенбардами и такой же кудрявой, но поредевшей шевелюрой. — Выгодная позиция. Дождаться, когда расчистят поле, и занять позицию у власти. Вы это предлагаете?

— Я ничего не предлагаю, Миша. Теперь я и сам за бортом. Вернее, в другой лодочке, называемой США. Там у меня какой-никакой бизнес. Деревообрабатывающий, а также производство и продажа станков для деревообрабатывающей промышленности. Будем и с Россией сотрудничать. — Он протянул Лёле яблоко, белозубо улыбаясь. — Кстати, Троцкого отправили в ссылку еще в 1927 году, а в прошлом году и вовсе отправили из СССР.

— Вы хотите сказать, что это подтверждает вашу теорию о плохих и хороших коммунистах? — насмешливо, но и с долей настороженности спросил Кедров.

— Это подтверждает только то, что Россия жива вопреки всему. С нами или без нас она существует. Движется, развивается или деградирует, но существует. И пора нам это понять и принять. Как ни крути, мы — эмигранты. Нашей прежней России уже не будет, она — другая, но разве мы любим ее меньше?

— Мы любим наши воспоминания, — вдруг сказала Лёля.