Людовик XIV и его век. Часть первая

Помимо отца Мюло, весьма фамильярно держал себя с его высокопреосвященством Франсуа Метель де Буаробер, которого в минуты своего хорошего настроения кардинал коротко называл Ле Буа, в связи с некой пошлиной, дарованной ему г-ном де Шатонёфом на лес, поступавший из Нормандии. Хотя поначалу Буаробер кардиналу не понравился, проявленное им смирение обезоружило прелата. Однажды, когда его высокопреосвященство бранил своих слуг за то, что они не могут избавить его от навязчивости Буаробера, тот, не успев еще далеко уйти, услышал эти обидные слова. И тогда, вернувшись, он сказал кардиналу:

— Ах, сударь, вы ведь позволяете собакам кормиться крохами, которые падают с вашего стола! Скажите, неужто я хуже собаки?

С тех пор они были настолько в ладу друг с другом, что, умирая, Буаробер промолвил:

— Меня вполне устроило бы, если бы на том свете я оказался в таких же хороших отношениях с Господом нашим Иисусом Христом, в каких на этом свете мне довелось состоять с монсеньором кардиналом Ришелье.

Секрет этой фамильярности заключался в том, что Буаробер всегда мог рассказать сотню небылиц, которые чрезвычайно веселили его высокопреосвященство; героем этих забавных историй чаще всего бывал Ракан. Дело в том, что Ракан отличался необычайным простодушием и потрясающей рассеянностью. В тот день, когда его принимали в Академию и, чтобы выслушать его вступительную речь, собрался весь Париж, он поднялся на трибуну, вынул из кармана разорванный листок бумаги и сказал:

— Господа, я намеревался прочитать вам свою речь, но моя борзая сука начисто ее сжевала; вот эта речь: извлеките из нее все, что сможете, ибо наизусть я ее не знаю, а копии у меня нет.

Так что слушателям пришлось удовольствоваться этим кратким обращением, составившим всю вступительную речь Ракана. Это по поводу его простодушия.

Ну а теперь, угодно вам узнать о тех или других проявлениях его рассеянности, которые в пересказе Буаробера так веселили кардинала? Мы приведем два-три из них.

Как-то раз Ракан отправился в деревню повидать одного из своих друзей, причем один и на рослой лошади; уронив хлыст, он был вынужден спешиться. Но главное состояло не в том, чтобы спешиться, а в том, что после этого следовало снова сесть в седло, и, поскольку Ракану, который был всего лишь начинающим наездником, стремена не показались достаточно крепкой опорой, он стал искать придорожную тумбу. Ну а так как на всем пути ни одной тумбы не нашлось, весь этот путь бедняга проделал пешком. Однако, подойдя к двери своего друга, он заметил скамью.

— Что ж, — промолвил Ракан, — это не совсем то, что я искал, ну да ладно.

И, воспользовавшись скамьей, он взобрался на лошадь и тотчас отправился в обратный путь, даже не подумав побывать у друга, хотя проделал три льё, чтобы повидаться с ним.

В другой раз, когда Ракан ночевал в одной комнате с Иврандом и Малербом, он поднялся первым, натянул на себя штаны Ивранда, приняв их за свои подштанники, и, не заметив этой ошибки, поверх надел собственные штаны; затем он закончил туалет и вышел из дома. Через несколько минут Ивранд тоже решил подняться и не нашел своих штанов.

— Черт побери! — воскликнул он, обращаясь к Малербу. — Верно, этот растяпа Ракан их забрал!

С этими словами он натягивает на себя штаны Малерба, все еще лежавшего в постели, и, несмотря на его крики, стремительно выбегает из дома, горя желанием догнать Ракана, который на глазах у него степенно удалялся и задница которого выглядела в два раза толще, чем ей полагалось быть. Ивранд догоняет его и требует вернуть штаны.

Ракан оглядывает себя и произносит:

— Да, признаться, ты прав.

С этими словами он садится на тумбу, без всяких церемоний стягивает с себя верхние штаны, затем снимает нижние и отдает их Ивранду, после чего снова, причем с таким же спокойствием, как если бы находился в собственной спальне, надевает свои штаны и продолжает путь.

Как-то раз, во второй половине дня, когда шел сильный дождь и Ракану пришлось шлепать по грязи, этот чудак является в дом г-на де Бельгарда, где он жил, и, перепутав этажи, направляется прямо в комнату г-жи де Бельгард, приняв ее покои за свои. Госпожа де Бельгард и г-жа де Лож, сидевшие в это время у камина, при виде Ракана не произносят ни слова, любопытствуя узнать, что намеревается делать этот невероятно рассеянный человек. Ракан, не заметив их, колокольчиком вызывает лакея, разувается с его помощью, а затем говорит ему:

— Поди почисть мои сапоги, а я посушу чулки.

Сказав это, он стаскивает с себя чулки и аккуратно кладет один из них на голову г-жи де Бельгард, а другой — на голову г-жи де Лож; дамы разражаются смехом.

— Ах, простите, сударыни! — совершенно оторопев, восклицает бедный Ракан. — Я принял вас за подставки для дров.

Эти байки в изложении Буаробера, который, рассказывая их, подражал выговору Ракана, становились в высшей степени забавными и чрезвычайно смешили Ришелье. Так что Буаробер не лишал кардинала этого удовольствия и каждый день рассказывал ему новую историю.