Людовик XIV и его век. Часть первая

— Я ничего об этом не знаю, мадемуазель, но мне доподлинно известно, что я настоящий Лакан.

— Я не знаю, кто вы, — отвечала мадемуазель де Турне, — но мне, в свой черед, доподлинно известно, что вы самый глупый из всех трех. Черт вас раздери! Я не потерплю, чтобы меня поднимали на смех!

Произнеся это бранное выражение, придуманное ею для собственного употребления, мадемуазель де Турне поднялась и жестом императрицы приказала поэту выйти вон.

Видя этот жест и уже не зная, что ему делать, Ракан внезапно заметил на столе томик со своими сочинениями, бросился к нему и, показывая его мадемуазель де Турне, воскликнул:

— Мадемуазель, я настолько настоящий Лакан, что етли вы тоблаговолите взять в луки эту книгу, то я плочту вам наизусть от начала и до конца вте стихи, какие в ней есть!

— Что ж, сударь, — промолвила мадемуазель де Турне, — это означает, что вы их украли, так же, как вы украли имя Ракана, и я заявляю вам, что если вы не уйдете отсюда сию же минуту, я позову на помощь.

— Но, мадемуазель…

— Жамен, прошу вас, кричите караул!

Ракан не стал ждать последствий этого враждебного маневра: он уцепился за лестничную веревку и, при всей своей одышке, стрелой спустился вниз.

В тот же день мадемуазель де Турне узнала всю правду. Посудите сами, каково было ее отчаяние, когда ей стало понятно, что она выставила за дверь единственного из трех Раканов, который был настоящим. Уже на следующий день она наняла карету и помчалась к дому г-на де Бельгарда, где жил Ракан. Он еще лежал в постели и спал; но бедная мадемуазель де Турне так спешила принести извинения человеку, к которому она питала глубочайшее уважение, что, не слушая возражений камердинера, живо вошла в покои Ракана, бросилась прямо к кровати и отдернула занавески. Ракан внезапно проснулся и, оказавшись лицом к лицу со старой девой, подумал, что она хочет снова мучить его; он тотчас же спрыгнул с постели и прямо в рубашке кинулся в свою туалетную комнату; оказавшись там и запершись на замок и на засов, он прислушался. Через минуту все выяснилось: Ракан понял, что мадемуазель де Турне явилась к нему не для того, чтобы упрекать его, а для того, чтобы принести ему извинения, и, успокоившись, наконец, в отношении ее намерений, согласился выйти из своего укрытия. Кстати, с этого дня они стали лучшими друзьями.

Буаробер великолепно изображал эту сцену и нередко разыгрывал ее перед самим Раканом, подражая его заиканию, а тот откидывался на стуле, смеясь до слез и восклицая: «Это вел но, это вел но, ну до чего же это вел но!..»

Кардиналу, знакомому с героем этой истории, представился случай познакомиться и с ее героиней.

Однажды Буаробер показал ему портрет Жанны д’Арк, под которым было помещено написанное от руки четверостишие:

— Как примирить, скажи, о дева дорогая,
Твой кроткий взор с мечом, что грозной сечи ждет?
— Глазами нежными отчизну я ласкаю,
А меч мой яростный свободу ей несет![15]

— Это твое стихотворение, Ле Буа? — спросил его кардинал.

— Нет, — ответил Буаробер, — это стихи мадемуазель де Гурне.

— Не автор ли это «Тени»?[16] — поинтересовался кардинал.

— Именно так, — подтвердил Буаробер.

— Ну что ж, приведи ее ко мне.

Буаробер воспользовался этим разрешением и на другой день привел мадемуазель де Турне, которой было тогда около семидесяти лет, к кардиналу. Ришелье, подготовившийся к этому визиту, встретил ее приветствием, которое было целиком составлено из устарелых слов, заимствованных из ее книги. Так что мадемуазель де Турне прекрасно поняла, что кардинал хочет позабавиться; однако она ничуть не смутилась и промолвила:

— Вы смеетесь над бедной старухой, монсеньор; но смейтесь, смейтесь, великий гений! Ведь весь мир должен развлекать вас.

Кардинал, удивленный таким присутствием духа у старой девы и изысканностью сделанного ею комплимента, тотчас принес ей извинения, а затем, повернувшись к Буароберу, сказал:

— Нам следует что-нибудь сделать для мадемуазель де Турне: я даю ей пенсион в двести экю.

— Замечу вашему высокопреосвященству, что у нее есть служанка.

— И как зовут эта служанку?

— Это мадемуазель Жамен, побочная дочь Амадиса Жамена, пажа Ронсара.

— Хорошо, даю пятьдесят экю в год мадемуазель Жамен.

— Но, монсеньор, помимо служанки, у мадемуазель де Турне есть еще кошка.

— И как зовут эту кошку?

— Душечка Пиайон, — ответил Буаробер.

— Я даю пенсион в двадцать ливров душечке Пиайон, — произнес Ришелье.

— Но, монсеньор, — продолжал Буаробер, видя, что кардинал расположен проявлять щедрость, — душечка Пиайон только что окотилась.

— И сколько же котят она родила? — поинтересовался кардинал.

— Пять, — ответил Буаробер.

— Хорошо, я добавляю по пистолю на каждого котенка.

А ведь это был тот самый человек, по приказу которого на эшафот упали головы Шале, Бутвиля, Монморанси, Марийяка и Сен-Мара!