Людовик XIV и его век. Часть первая

Анекдоты о кардинале Ришелье. — Голубая лента. — «Миллиада». — Походный фаворит кардинала. — Ла Фолон. — Россиньоль. — Отец Мюло. — Первый шталмейстер и духовник. — Кардинал и духовник. — Буаробер и кардинал. — Забавные рассказы. — Ракан наносит визит. — Вновь обретенные штаны. — Ожившие каминные подставки для дров. — Мадемуазель де Турне. — Три Ракана. — Кошки получают пенсион. — Кардинал и Марион Делорм. — Госпожа д’Эгийон. — Ее любовные дела. — Эпиграммы. — Госпожа де Бутийе. — Кардинал и Шере. — Сент-Амур. — Опала Буаробера. — Ода на эту тему. — Уловка Мазарини. — Кровопускание.

Рамки, которые мы сами установили для нашего повествования, вынуждали нас рисовать портрет кардинала широкими мазками; мы увидели, если так можно выразиться, лишь министра; попытаемся теперь в какой-то мере изобразить человека.

Ришелье проявлял тщеславие в двух вопросах: в благородстве своего происхождения и в своем поэтическом даре. Ему очень хотелось, чтобы все считали его род знатным, и он имел на это право; ему хотелось, чтобы все признали его великим поэтом, и вот тут он был неправ. Что же касается того, чтобы считаться великим министром, то как раз это его не особенно заботило, потому, возможно, что тут он был уверен: этого величия потомство опровергать не станет. Так что понаблюдаем теперь за кардиналом в его личной жизни, во взаимоотношениях с его секретарями, его академиками и его любовницами.

Как уже было сказано, кардиналу Ришелье, хотя он и в самом деле принадлежал к знатной фамилии, нередко приходилось сталкиваться с тем, что благородство его происхождения оспаривали. Как-то раз великий прево д’Окенкур стал настойчиво просить у его высокопреосвященства голубую орденскую ленту.

— На кой черт вам эта игрушка, сударь? — спросил д’Окенкура кардинал.

— Прошу прощения, монсеньор, — отвечал д’Окенкур, — но я отношусь к голубой ленте не как к игрушке, а как к одной из высших наград в государстве.

— Право слово, ну и награда! — бросил реплику кардинал.

— Однако именно она, — с досадой заметил д’Окенкур, — дала вашему отцу право носить титул шевалье.

Порой эта гордость за свое происхождение заводила Ришелье слишком далеко. Однажды великий приор де Ла Порт увидел, как кардинал у себя в доме, то ли нечаянно, то ли из гордости, не уступил дорогу принцу Пьемонтскому, ставшему впоследствии герцогом Савойским.

— Кто бы мог когда-нибудь подумать, — во всеуслышание произнес великий приор, уязвленный этим забвением приличий, — что внук адвоката Лапорта пройдет впереди внука Карла Пятого?

Сатиры, которые печатали против него в Брюсселе, чрезвычайно отравляли ему жизнь, и «Миллиада» стала истинной причиной того, что он объявил войну Испании.

Его ближайшее окружение составляли: туренский дворянин по имени Ла Фолон; Россиньоль, его дешифровщик; отец Мюло, его духовник, и Буаробер, его походный фаворит, прозванный так самим кардиналом.

Ла Фолон был своего рода стражником, которого по желанию Ришелье приставил к нему король, что случилось еще до того, как кардинал обзавелся камергером и телохранителями. В его задачу входило следить за тем, чтобы кардинала не беспокоили по маловажным поводам. Этот Ла Фолон был самым славным едоком при королевском дворе, и его невероятный аппетит чрезвычайно забавлял Ришелье, нередко приглашавшего его отобедать за своим столом. Кардинал заметил, что после каждого застолья его сотрапезник молитвенно бормочет какие-то слова.

— Ла Фолон, — спросил его однажды Ришелье, — а что это за молитва, которую вы столь набожно обращаете к Всевышнему?

— Вот она, монсеньор: «Господи Боже! Окажи мне милость, сделай так, чтобы я хорошо переварил то, что я так хорошо съел!»

Подобного рода милость казалась его высокопреосвященству настолько необычной, что каждый раз, когда Ла Фолон обедал у него, кардинал требовал, чтобы тот произносил ее вслух, и Ла Фолон делал это со всей серьезностью, какая приличествовала столь важным обстоятельствам.

Россиньоль, которого мы упомянули, был бедный малый из Альби, обладавший совершенно необычайной способностью читать зашифрованные письма. Во время осады Ла-Рошели принц де Конде сообщил о нем кардиналу. Россиньоля срочно вызвали. Как раз в это время было перехвачено какое-то письмо; Россиньоль расшифровал его без всякой подготовки. То была депеша Бекингема, в которой он обещал помощь осажденным.

Успеха такого же рода Россиньоль добился в Эдене.