Людовик XIV и его век. Часть первая

Оставшись наедине с Ла Раме, принц поднялся с постели, начал свой туалет и попросил тюремщика помочь ему одеться. Он был уже полностью одет, когда в дверях показался Вогримо, тот самый лакей Ла Раме, что был предан принцу. Герцог обменялся с ним жестом, означавшим, что момент настал. Затем герцог вытащил из-под подушки кинжал и приставил его к горлу тюремщика, пообещав убить его без всякой жалости, если он хотя бы пикнет. В ту же минуту лакей всунул в рот тюремщику кляп; потом они вместе стянули ему руки и ноги перевязью герцога, сплетенной из серебряных и золотых нитей, бросили его на пол и выбежали из комнаты, заперев за собой дверь; достигнув галереи, окна которой выходили в парк со стороны Сен-Мора и находились прямо надо рвом, они прикрепили веревку к одному из окон и приготовились спускаться. Но, поскольку принц вознамерился сделать это первым, Вогримо напомнил ему об их договоренности.

— Погодите, монсеньор! — воскликнул он. — Ведь в случае, если вас схватят, вы, ваше высочество, рискуете всего лишь остаться в тюрьме, тогда как я, если меня схватят, непременно буду повешен. Так что прошу пропустить меня вперед, как вы и обещали.

— Это справедливо, — ответил принц. — Ну что ж, спускайся.

Вогримо не заставил просить себя дважды, ухватился за веревку и стал спускаться вниз, но, поскольку он был толстым и тяжелым, в пяти или шести туазах от земли веревка оборвалась, и он грузно упал на дно рва. Герцог последовал за ним и, спустившись до того места, где веревка оборвалась, соскользнул по откосу вала, очутившись целым и невредимым на дне рва и обнаружив там Вогримо, едва пришедшего в себя от сильного ушиба.

В это самое время на другой стороне рва показались пять или шесть слуг принца, которые бросили беглецам веревку; но и на этот раз лакей, чтобы быть уверенным в своем спасении, потребовал, чтобы его вытащили изо рва первым. Герцог де Бофор помог Вогримо обвязать веревкой грудь, после чего слуги принца вытащили лакея наверх совершенно истерзанным, причем не только вследствие падения, но и вследствие подъема, ибо, лишенный сил, он не мог помогать себе ни руками, ни ногами, и веревка, на которую приходился весь вес его тела, чуть было его не удушила.

Герцог последовал за ним и выбрался на бровку откоса целым и невредимым. Вогримо посадили на одну лошадь, герцог сел на другую, и все помчались по направлению к Ножанским воротам, которые по их приказу открылись. По другую сторону ворот стоял отряд из пятидесяти всадников; герцог, которого переполняла радость от того, что он обрел свободу, устремился в середину этого отряда, и вскоре вместе со своим кортежем скрылся из глаз.

Какая-то женщина и маленький мальчик, которые собирали зелень в небольшом саду, примыкавшем ко рву, видели весь этот побег. Однако, поскольку люди, ожидавшие герцога де Бофора, припугнули их, они не осмелились ни бежать, ни кричать, пока беглецы их видели и, следовательно, могли им отомстить. Но стоило тем скрыться из виду, как женщина побежала рассказать все мужу, который тотчас бросился к донжону и поднял тревогу. В донжоне никто и не подозревал о том, что произошло; там по-прежнему царило полнейшее спокойствие, а стражники все еще пропивали деньги герцога де Бофора. Так что никто не хотел верить в его бегство, и вестника сочли полоумным. Но он продолжал настаивать на своем столь убежденно, да и его жена, пришедшая вместе с ним, привела столько подробностей, что стражники поднялись, наконец, в камеру герцога. Они обнаружили там распростертого на полу Ла Раме со связанными руками и ногами и кляпом во рту; возле него лежали два кинжала, один из которых был обнажен, и его шпага, перевязанная лентой так, что клинок нельзя было вытащить из ножен; у ног тюремщика валялась его сломанная трость.

Первым делом стражники вынули у него изо рта кляп. И тогда Ла Раме рассказал, как все произошло; но вначале все подумали, что он содействовал бегству герцога и обставил все таким образом лишь для того, чтобы отвести подозрения. Так что до более полного расследования его поместили в тюремную камеру. В дальнейшем его признали невиновным, но, тем не менее, он получил приказ продать свою должность и потерял на этой продаже пятьсот или шестьсот экю. Когда по возвращении в Париж герцог де Бофор узнал о беде, постигшей тюремщика, он вернул ему эту сумму.

Новость о побеге герцога де Бофора произвела при дворе самые различные впечатления. Однако судить со стороны о чувствах, которые она вызвала, было трудно. Королева, казалось, мало обеспокоилась этим побегом, а кардинал лишь посмеивался, говоря, что г-н де Бофор правильно сделал и что сам он на его месте действовал бы точно так же, однако не ждал бы столь долго. И в самом деле, все полагали, что герцога де Бофора, не имевшего ни крепостей, ни денег, не стоит особенно опасаться, и, озабоченные лишь ссорой, которую затеял Парламент, и бунтом, который пытался поднять народ Парижа, ни о какой войне не думали. К тому же французский двор был занят тогда одним чрезвычайно важным событием.