Людовик XIV и его век. Часть первая

Граф выдал всех трех своих дочерей замуж и каждой дал по талисману и по имению. Старшая вышла замуж за дворянина из рода Круа и получила кубок и имение Фенетранж; вторая — за дворянина из рода Зальмов и получила перстень и имение Финстинген; третья — за дворянина из рода Бассомпьеров и получила ложку и имение Анжвиллер. Три аббатства оставались хранителями трех даров феи, пока дети были несовершеннолетними: Нивель хранил талисман Круа, Ременкур — Зальмов, Эпиналь — Бассомпьеров.

Однажды г-н де Панж, лотарингский дворянин, знавший это предание и понимавший, какая сила связана с талисманом князя фон Зальма, во время сильной попойки похитил у него этот перстень и надел его на свой палец. И тогда сбылось предсказание феи. Господин де Панж, управлявший финансами герцога Лотарингского, имевший красивую жену и трех очаровательных дочерей, которые уже вышли замуж и любили своих мужей, и располагавший годовым доходом в сорок тысяч экю, по возвращении из Испании, куда он ездил просить в жены своему повелителю дочь короля Филиппа II, застал свое имение разоренным, дочерей — брошенных мужьями, а жену — забеременевшей от иезуита. Господин де Панж умер от горя, но перед смертью сознался в воровстве и отослал перстень его владельцу.

Маркиза д’Арве из рода Круа, показывая однажды кубок, уронила его, и он разбился вдребезги. Она подобрала осколки и, положив их в футляр, сказала:

— Раз уж я не могу иметь его целым, то сберегу хотя бы его осколки.

На следующий день, открыв футляр, она обнаружила кубок таким же неповрежденным, каким он был прежде.

Бассомпьер, как мы упоминали, владел ложкой феи, и поскольку в ту эпоху все очень верили в такого рода чудеса, то удачу, постоянно сопровождавшую его как на войне, так и в любви, во всеуслышание связывали с этим талисманом. Дело в том, что граф де Бассомпьер был одним из самых остроумных, самых галантных и самых щедрых вельмож того времени.

Однажды, когда он играл в карты с Генрихом IV, кто-то заметил, что вместо пистолей на стол положено некоторое количество полупистолей.

— Государь, — спросил Бассомпьер, прекрасно знавший склонность короля к воровству, в которой тот и сам признавался, — это вы, ваше величество, поставили на кон эти полупистоли?

— Клянусь святым чревом! — воскликнул король. — Это сделали вы, а не я!

Бассомпьер, не говоря ни слова, взял со стола все эти полупистоли и, подойдя к окну, бросил их лакеям, находившимся во дворе, а затем вернулся, положил на стол пистоли и сел на свое место.

— По правде сказать, — заметила Мария Медичи, — Бассомпьер строит из себя короля, а король — Бассомпьера!

— Ну да, моя милая, — отвечал Генрих IV, наклонившись к ее уху, — вам ведь очень хочется, чтобы он был королем, разве не так? Тогда у вас будет муж помоложе.

Бассомпьер был игроком не только хорошим, но еще и удачливым, и, предпочитая играть по-крупному, из года в год выигрывал у герцога де Гиза по пятьдесят тысяч экю. Однажды г-жа де Гиз предложила ему пожизненный пенсион в десять тысяч экю, если он согласится не играть более с ее мужем.

— Черт возьми, сударыня, — отвечал он, — я на этом слишком много потеряю!

Генрих IV, который, несмотря на копившуюся в нем супружескую ревность к Бассомпьеру, питал к нему большое уважение, отправил его, возможно как раз по причине этой ревности, посланником в Мадрид. По возвращении в Париж Бассомпьер рассказал Генриху IV, что совершил торжественный въезд в испанскую столицу на муле, которого ему прислал испанский король.

— О, должно быть, — заметил Беарнец, — занятно было увидеть осла верхом на муле!

— Осторожнее, государь, — произнес Бассомпьер, — вы забываете, что я представлял ваше величество.

Чувствительность не была яркой чертой характера графа де Бассомпьера. Однажды он участвовал в балете, устроенном королем, и в ту минуту, когда он переодевался перед выходом на сцену, ему сообщили, что умерла его мать.

— Вы ошибаетесь, — холодно ответил он, — она умрет не раньше, чем закончится балет.

Этот стоицизм был тем более достоин похвалы, что танцы являлись единственным телесным упражнением, которое Бассомпьер исполнял не вполне безупречно. И потому герцог Генрих II де Монморанси, тот самый, кому отрубили голову в Тулузе, однажды стал насмехаться над ним на балу.

— Это правда, — промолвил Бассомпьер, — что у вас в ногах ума побольше, чем у меня, зато у меня его побольше в другом месте.

— Если у меня и не такой острый язык, как у вас, то шпага у меня не менее острая, — сказал ему в ответ герцог.

— Да, я это знаю, — сказал Бассомпьер, — у вас шпага великого Анна.

При этом Бассомпьер произнес слово «Анн» так, как если бы в нем была лишь одна буква «н».

Они покинули бал, намереваясь драться, но их остановили.

В тот момент, когда г-н де Гиз надумал встать на сторону противников двора, герцог Вандомский сказал Бассомпьеру:

— Вам, несомненно, придется взять сторону господина де Гиза, раз вы любовник его сестры, принцессы де Конти?

— О, это ничего не значит! — отвечал Бассомпьер. — Я был любовником всех ваших тетушек, но не стал из-за этого любить вас больше.