Лицо под чёрным капюшоном

Низко наклонив голову, как будто под каким-то гнётом, в студию нерешительно вошла темноволосая женщина. Вид у неё был подавленным.

Показали студию – перешёптывающихся в предвкушении увлекательного зрелища людей, одетых нарядно и броско.

Никакого пульта поблизости не нашлось, и я раздражённо выдернула шнур из розетки, когда под угрюмой гостьей уже тяжело скрипнул диван и она открыла рот, чтобы поведать свою историю.

– Наше шоу начинается! – весело объявил ведущий и пропал с экрана.

Я, вздохнув, оглядела произведённый беспорядок.

Ну вот, не успела войти, как загадила всё вокруг…

– Здравствуйте! – вновь раздалось сзади, и меня прошиб холодный пот.

Я крутанулась на каблуках, как Маленький Мук, и уставилась в экран телевизора.

Но он был чёрен.

– Вы кто? Что вам здесь нужно?

У двери стоял старик в мятом клетчатом костюме. Откашлявшись, вновь пришедший торжественно доложил:

– Я школьный сторож, Пятьвчет Матвеич. Назван в честь деда, а тот – в честь пятилетки в четыре года. А вас как величать?

Петька-упырь, школьный сторож – припомнилось определение старушки-попутчицы. Так вот какое заковыристое имя у этого Петьки!

Упырь выглядел вполне благопристойно. За ухом у него торчал остро заточенный карандаш.

И он ждал от меня ответа.

– Так как тебя звать-величать, девчура? – повторил он мягко, видя, что я молчу.

Никогда бы не подумала раньше, что этот вопрос способен вызывать такую боль в сердце.

– Валентина. – Имя комом застряло в горле, и пришлось конвульсивно сглотнуть.

– Валентина… Как супружницу мою покойную… – Казалось, какая-то струнка дрогнула в нём.

Не успела я опомниться, как с молодецкой прытью сторож бросился к столу, оторвал кусок газеты от моего свёртка и, полив его каким-то растворителем из бутылки, начал оттирать поверхность клеёнки. Коричневая дорожка, проделанная коварным йодом, чуть потускнела, но по-прежнему была хорошо заметна. Оторвав ещё кусочек, Пятьвчет Матвеич сунул его мне в руку, и мы принялись дружно тереть, пока скатерть вновь не засияла белизной.

Та же процедура, повторенная с линолеумом, оказалась не столь успешной. За какие-то секунды пятно прочно въелось в него и ни за что не хотело оттираться.

Сторож отшвырнул измятые и почерневшие куски газеты в печку и, усевшись на хромоногий табурет, закурил сигарету, а я, сгорая со стыда, продолжила оттирать пятно. Мне было жутко неудобно.

– Да брось… – посоветовал он, махнув рукой. – Сейчас я сильный пятновыводитель поищу. Сразу отойдёт. Давай газету.

Он вырвал у меня грязный комок, швырнул в печь, отправил туда же окурок и тут же подпалил всё это спичкой.

Задумчиво созерцая сжирающее мусор пламя, Пятьвчет Матвеич предложил:

– Садись лучше, чайку попьём, расскажешь, что тебя сюда занесло…

За чаем я поведала грустную историю, состоящую из смеси правды и лжи. Я рассказала, как умерла моя опекунша, и её дочь выгнала меня из дома. В квартире настоящей, но давным-давно исчезнувшей матери ещё несколько дней должны прожить квартиранты, и деваться мне некуда. Я поехала в гости к подруге, но и там пришлась не ко двору. Узнав от попутчицы о заброшенных домах, я брожу по деревне, чтобы отыскать местечко, где бы перекантоваться денька три.

– Поживи в школе, я не против. Занятия закончились, директор в отпуске, а мне ты не помешаешь. Можешь даже помочь, – разрешил сторож, проникнувшись моим рассказом.

Я перевела взгляд на пятно на полу. Помогла уже…

Пятьвчет Матвеич, кряхтя по-стариковски, порылся в маленьком деревянном шкафчике и вытащил оттуда покрытую паутиной бутылку с пятновыводителем, судя по виду, просроченным лет на десять. Однако пятно без труда оттёрлось, и на душе сразу полегчало. Стараясь быть хоть чем-то полезной, я попросила тяпку и начала рубить траву вокруг школы. Потом вымыла в коридоре и сторожке пол. «Упырь» остался мной доволен.

День пролетел в суете и хлопотах. После трудов праведных мы ужинали густым грибным супом и снова пили ароматный чай с пирожками. Свежие, вкусные, они буквально таяли во рту! Около девяти вечера сторож ушёл, заперев классы и оставив мне кулёк с сырой картошкой, банку сайры в собственном соку, пару огурцов и кусок хлеба.

– Чай, сахар в столе, не пропадёшь! Притвор на ночь запирай!

Я сердечно поблагодарила доброго дядечку, и он, сгорбившись, двинулся по тропинке, ведущей со школьного двора.

Глава двадцать вторая

Провожая его взглядом, я уселась на порожек, подстелив остаток всё той же многострадальной газеты.

Несмотря на запустение, красота и вправду стояла неописуемая. Воздух можно было пить. На деревьях зеленела яркая молодая листва, свежая трава одурманивающе пахла. При моём расстройстве психики это был подарок небес! И полное безлюдье играло на руку. Здесь меня никто никогда не найдёт. Трёх дней, подаренных сторожем, мне не нужно. Мне нужен только один день – передышка, чтобы понять, что происходит и что делать дальше.