Лицо под чёрным капюшоном

– К матери в больницу еду, в Репьёво, – оповестила она громко, едва отыскав меня глазами. – Мобыть, придётся на ночь остаться, а то и на дьве. А дома кур и кроликов оставила. Соседка Нинка, поди, и не накормит… Поленится. Через улицу живёт. А больше в деревне и нет никого. Только Петька-упырь, школьный сторож, да Лёнька Митрохин с женой, а на них какая надёжа… Пьянь!

Она безысходно махнула рукой.

– Н-да… Плохо… – вставила я робко, чувствуя, что надо что-то сказать.

– Конечно, плохо, – продолжала вещать старушка. – От хозяйства ведь не отойти. А мать после операции, девяносто лет, её и помыть, и перевернуть надо. Придётся переночевать… Санитаркам-то до одного места, даже за деньги не подойдут. Кому старый человек нужен? Мне самой-то уж семьдесят два, я у ней старшая.

И она опять махнула рукой.

Я, опустошённая, поникшая, опустилась обратно на жёсткое сиденье.

– Вот еду, а душа разрывается, – жалостливо запричитала старушка, отчётливо действуя на нервы. – И самой хоть разорвись…

Она зыркнула на меня, ожидая ответной реплики.

Пришлось её вставить:

– А дети, внуки?

– Да какие там внуки… У всех дела, все занятыя…

Я посмотрела на её тёмное измождённое лицо. Печать какого-то болезненного смирения застыла на нём. Интересно, а что написано на моём лице?.. Она-то хоть знает, куда едет, а куда еду я?..

– Я бы могла покормить ваших кур… – нерешительно предложила я.

– Ты?.. Так ты же в другую сторону едешь! – Бабулька подозрительно сощурилась.

Я почему-то ужасно застеснялась и уже хотела солгать, что случайно пропустила станцию и мне нужно именно в Редкие Дубки, но язык не повернулся, и я честно произнесла:

– Я просто хочу вам помочь. У меня нет никаких спешных дел, и мне нетрудно вернуться в Редкие Дубки и приглядеть за курами. И даже пожить некоторое время… Дня три…

Бабулька метнула в меня недоверчивый взгляд, потом опустила голову и замолкла.

– Н-нет, милая, не надо… Нинка приглядить, – проговорила она после паузы, нервно поглаживая шершавой рукой сумку. – Я как-то молодых на квартеру пускала, натерпелась с ымя… Ты уж прости.

«Не очень-то и хотелось…» – подумала я с лёгкой обидой.

Словно стараясь загладить свой отказ, бабушка снова окинула меня взором с головы до ног и торопливо забубнила:

– Раньше-то молодых в деревне много было – фельшер был на ФАПе, учителя школьные и из музыкальной школы… Жила у меня семейная пара одна. Парень пьюшший был, жена у него гуляшшая… Потом от мужа к фельшеру ушла. А я крайняя оказалась… Боле ни в жисть не возьму никого… Уж прости, – повторила она, как будто я навязывалась ей в квартиранты.

Попутчица строго взглянула на меня, отыскивая на моём лице следы порока.

– Я хотела как лучше… – пожала я плечами и отвернулась к окну.

– …А теперь и дома все побросали, и музыкальную школу закрыли, учителя все разъехалися, – продолжила она как ни в чём не бывало старческим скрипучим голосом. – И деревенские тоже, хто помоложе, в город подались, а старики почти все поумирали. Сколько же там брошенных домов – заходи и живи! Но никто не живёть – электричество отрезали, этого… тырнета нет, газа нет, только печка. Магазин далеко, больница в райцентре.

Я уже не слушала бабкину болтовню, когда внезапно её голос неузнаваемо изменился. Он вдруг замедлился, опустился на полтора тона ниже, при этом став молодым и вкрадчивым, как у гипнотизёрши, внушающей сквозь бессвязный поток слов главную мысль.

– Только в богатовской школе, по-моему, электричество не отрезали, там можно жить… Даже интернет есть.

Эта фраза, будто выплавленная из чёрного серебра или выложенная камешками на бархатном рыжем песке, сразу же прочно осела в моём мозгу. Подняв ошарашенные глаза на собеседницу, я увидела, как та, поправляя платок, вытирает пот со лба.

– Там два ученика осталось, – опять закудахтала она высоко, быстро, по-деревенски, и я поняла, что слух просто подвёл меня, и вероятно это последствия той же травмы головы. – Во втором классе обои. И то хотять закрыть, в Рдяное перевести за семь килОметров через лес. Нудать, после третьего класса всё равно переведуть. От Рдяного до Богатого автобус пустили. Эх, вымираить русская деревня! – воскликнула она горестно.

Только в богатовской школе, по-моему, электричество не отрезали, там можно жить… Даже интернет есть… – шуршал молодой вкрадчивый голос в моей голове.

– Станция «Репьёво», – сообщил вагонный репродуктор.

Бабулька, охая, приподнялась с сиденья, подхватила сумку и въедливо уставилась на меня.

– Случилось у тебя что ль чего, дочка? Чтой-то ты невесёлая…

Я промолчала.

Только в богатовской школе, по-моему, электричество не отрезали, там можно жить… Даже интернет есть. – Фраза плавала в мозгу, бродила из угла в угол мягкой кошачьей походкой.