Лицей 2021. Пятый выпуск

20

Домом, в котором мой дед прожил свои последние семнадцать лет, стала вилла Массерия Олива в апулийской коммуне Триказе на самом кончике итальянского сапога. По сути это была маленькая ферма шестнадцатого века, каких пруд пруди на юге Италии. Столетия назад её двор служил хозяйством для помещиков и крестьян и включал в себя кормовые склады, амбары и конюшни. Каким-то невероятным образом атмосфера тех времён, словно застыв в воздухе, царит там повсюду до сих пор — как будто эпохи не сменяли друг друга, и тихий мир гекконов, цикад, шмелей и разнотравья замер в своей первозданности там навсегда. Сегодня подобные усадьбы считаются в Италии южными дачами или используются как довольно популярный вариант для агротуризма. Ферма моего деда была совсем небольшой по итальянским меркам: с одной стороны булыжные приземистые помещения создавали закрытый двор с въездной тропой под арочным сводом, с другой — ворота на массивных петлях выводили в душистое поле. Ферма была местом, где его музыка звучала иначе.

«В живой природе звук на воле, — рассказывал мой дед. — Он естественен и дышит, он совершенно иной, нежели в помещении. Он не бьётся о стены и окна, и остановить его может лишь время».

Аутентичность усадьбы нарушал разве что довольно внушительный бассейн посередине двора. Такая современная гладкая ярко-голубая деталь, которая выбивалась из атмосферы южной средневековой шершавости. Жилого пространства на ферме было более чем достаточно, и летом несколько комнат открывалось для друзей и туристов. Маленькие усадебные помещения были выхолены, выбелены, нашпигованы мешочками с лавандой и ромашкой и напоминали уютные кельи с высокими окошками под сводчатыми потолками. Но было в них также нечто укромное и элегическое, возможно, то была тишина про неизбывность и тщетность. И если бы не звенящий зной, который вынуждал любого бороться за жизнь, все бы уже давно растворились там в вечности, и остались лишь беспокойные пчёлы и ночные сверчки.

Сидя в сумерках на веранде, я от безделья кочевала глазами по гостям усадьбы. Чаще всего это были французы и англичане. Они пили вино за столиками у бассейна и разговаривали, поблёскивая сгоревшими носами, или слушали музыку, которая лениво фонила из уличной колонки. Ещё у бассейна постоянно болталась одинокая сгорбленная худая фигура. Раньше это называлось фланировать или заниматься праздношатанием, но она всё же именно болталась. Это была Франка.

Её ноги и угол подола небрежно свисали в подсвеченную фонариками голубизну, а меланхоличный стеклянный взгляд отражал от воды тихую печаль. В какой-то момент она вытаскивала свои костлявые ноги из бассейна и, довольно ловко выправившись, плелась курить за один из столиков. Франка была женщиной преклонного возраста, невысокого роста, по-старчески худощавой, и, боже, её можно было бы назвать изящной, если бы не жуткая сгорбленность, которую она, тем не менее, носила на своих плечах, весьма деловито покачивая бёдрами. Очень шустрая, поворотливая и, как бы странно это ни звучало, лёгкая в своей манере двигаться, она производила впечатление эдакой изумительной старушки с рейва. У неё было много историй о том, какой сказочной оторвой она когда-то была и как кружилась под диско-шаром, отплясывая под Дженис Джоплин. Её главный секрет был не в том, что она молодилась или не отдавала отчёт своему возрасту, а в том, что удивительным образом время вообще было не про неё. Она была вневременной, как вино, музыка или древняя усадьба где-нибудь на юге у моря.

По утрам она стояла у бассейна и размазывала по своему коричневому телу солнцезащитный крем. Её когда-то красивая кожа со временем стала похожа на мятую бумагу, но её фигура всё ещё сочетала в себе жилистость и атлетичность. Она это понимала и, должно быть, именно поэтому носила ярко-розовый купальник, который без преувеличения выбивал искры из глаз интенсивностью цвета. В нём фуксия граничила с фурией! Это был такой розовый, по которому можно было ставить диагноз. Не каждая юная особа согласилась бы настолько заострять на себе внимание, но Франка была на стиле во всём. Она приглаживала пальцами своё торчащее проволоками в разные стороны каре, выкрашенное в жёлтый блонд, и, воткнув руки в бока, вставала у самого края бассейна, готовая принимать солнечные ванны. Чуть погодя она натягивала на лицо спортивные очки для плавания и, спустившись в воду, наяривала туда-сюда по полчаса без остановки. Удивительно, насколько гармонична она была в воде, несмотря на то, что её горб вне зависимости от смены стилей оставался на поверхности. Она была чистой харизмой!