Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Заснуть не давали и охранники. Под окном все время слышалось тяжелое шарканье их сапог по железной палубе. Ольга лежала с закрытыми глазами и читала про себя молитву. Татьяна думала: «Когда же это закончится? Неужели издевательства станут теперь постоянными?» Анастасия закрыла голову одеялом, стараясь не видеть и не слышать того, что происходит вокруг. Шаги прекратились лишь на рассвете, когда первые лучи солнца скользнули по воде, сразу задымившейся легким, словно пушинки одуванчиков, туманом. Девушки задремали. Но в это время на палубе снова послышалось топанье, раздались команды, пароход дал гудок и, отвалив от берега, зашлепал плицами по холодной воде.

Через несколько часов прибыли в Тюмень. Вся пристань была окружена вооруженными людьми. От причала к пролеткам, запряженным нервными, непрерывно переминающимися с ноги на ногу лошадьми, в две шеренги выстроились чекисты. У девушек возникло ощущение, что они идут по дороге на эшафот. Каждый из охранников царапал по ним взглядом, внимательно рассматривая сначала лица, потом одежду. Княжны сами несли в руках свои вещи. У Татьяны в одной руке был поводок, на котором она вела Джимми, в другой – тяжелый коричневый чемодан. У нее уже выработалось стойкое неприятие к чекистам, но если бы кто-то из них взял из ее руки этот чемодан и донес его до пролетки, она была бы только благодарна. Но чекисты никогда не сочувствовали арестованным и поэтому не помогали им. Нагорный шел последним, неся на руках бледного Алексея.

Как только девушки и Цесаревич сели в пролетки, их тут же плотным кольцом окружили вооруженные всадники. Процессия тронулась к вокзалу, где на первом пути, ожидая их, давно томился литерный поезд. У каждого вагона стояли охранники с винтовками. Царевен и Наследника разместили в вагоне первого класса, в остальные набилась охрана. Родионов стоял у подножки и молча наблюдал за тем, как в тамбур с Алексеем на руках поднимались Нагорный, затем Ольга, которой сестры начали передавать свои чемоданы. Последней с Джимми на поводке поднялась Татьяна. За ней одним прыжком заскочил в вагон Родионов.

В коридоре уже было полно чекистов. Девушки не стали разглядывать их. Они прошли к открытой двери купе, нисколько не сомневаясь, что дверь открыли именно для них. Рядом разместились Алексей с Нагорным. Едва все уселись по местам, как поезд тронулся. Тюмень оставалась позади, но девушкам не хотелось даже смотреть на этот город. С ним не было связано ни одного приятного воспоминания.

– Ну, наконец-то, – сказала Анастасия, когда поезд стал набирать ход, встала со своей полки и демонстративно закрыла дверь купе. – Душа больше не выносит…

Она не договорила, но сестры поняли, что имела в виду Анастасия. Они тоже устали от чекистов, карауливших каждый их шаг. В Тобольске с охранниками можно было завязать разговор, иногда какой-нибудь соскучившийся по семье солдат даже изливал царевнам душу, а латыши больше походили на истуканов, чем на живых людей. Они или не знали русского языка, или не хотели говорить по-русски. Стояли молчаливые, насупившиеся, с острыми, словно лезвие ножа, взглядами. От такого взгляда иногда мороз бежал по коже.

– Пойду спрошу у комиссара чаю, – сказала Анастасия. От возбуждения она не могла сидеть на месте.

– Не ходи, – тихо, так, чтобы не услышали за дверью, произнесла Татьяна.

– Почему? – спросила Анастасия.

– Потому, что они опять унизят тебя. Ты разве не видишь, что это доставляет им удовольствие?

– Тогда я буду смотреть в окно, – сказала Анастасия и раздвинула шторки.

Поезд уже проехал Тюмень, и за окном проплыла сначала зеленая равнина, затем к железнодорожному полотну подступил березовый лесок, который облюбовала колония грачей. На каждом дереве висело по нескольку гнезд. Грачи совсем не боялись грохочущего поезда, они сидели так близко, что, казалось, до них можно было дотянуться рукой. Девушки с интересом смотрели на них, удивляясь бесстрашию птиц.

За березовым лесом снова началось поле. Парнишка на гнедом жеребце пас коней. Завидев поезд, он помчался наперегонки, показывая резвость своего скакуна. Вчера такой же смельчак догонял по берегу пароход, но Родионов отогнал его выстрелами. Девушки испугались, что и сейчас случится то же самое. Но впереди замелькали березы, и наездник повернул коня назад, озираясь на убегающие вагоны. У великих княжон загорелись глаза. Как великолепен был этот маленький всадник, какая воля расстилалась перед ним! Каждая из них хотела бы сейчас оказаться на его месте.

Дверь купе распахнулась, на пороге возникла широченная фигура Родионова.

– Сейчас принесут чай, – холодно, ни на кого не глядя, сказал он. – Больше до Екатеринбурга вас кормить не будут.

Увидев, что на окне раздвинуты шторки, он резко шагнул в купе, нервным движением задернул шторки и металлическим голосом произнес:

– Еще раз откроете, я прикажу наглухо заколотить окно. Будете сидеть в темноте.