Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Отъезд из Тобольска комиссар Родионов назначил двадцатого мая на половину двенадцатого. Дядька Нагорный, помогавший переносить Алексея во время болезни, вынес его на руках со второго этажа и усадил в стоявшую у крыльца повозку. Алексей поднял голову и осмотрелся. За те дни, что он не выходил на улицу, природа преобразилась. Высокий тополь, росший у самой ограды, оделся в роскошный наряд из новеньких, отливающих на солнце веселым зеленым блеском листьев. Слабый теплый ветерок перебирал их невидимыми руками, и они шелестели, негромко напевая радостный мотив. Куст сирени развесил гирлянды набухших, готовых вот-вот лопнуть бутонов, чтобы представить взорам людей нежнейшие цветы с тонким, волнующим ароматом. Вдоль забора появилась шелковистая травка. В Тобольск пришла весна, и Алексей только сейчас ощутил это.

Сестры сошли к повозкам, неся в руках сумочки с мелкими вещами, а Татьяна несла еще и собачку Алексея спаниеля Джимми. У крыльца и наружных ворот дома стояли вооруженные винтовками молчаливые латыши. Сестрам пришлось прижиматься друг к другу, чтобы уместиться в одной повозке, в другой поехали Алексей с Нагорным. Вдоль всей улицы, полого спускавшейся к иртышскому причалу, где стоял пароход «Русь», тоже выстроились вооруженные латыши. В общей сложности их было не менее сотни. Из окон домов, мимо которых провозили царских детей, выглядывали люди. Родионов запретил кому-либо открывать окна, но его не послушались. Великие княжны, с любопытством следившие за жителями Тобольска, заметили, как некоторые женщины осеняют их крестом, а затем крестятся сами. Человеческое участие трогало, и девушкам хотелось верить, что жизнь еще не кончается.

«Русь» был довольно новым и красивым колесным пароходом. Он стоял, уткнувшись носом в берег, с его борта на влажный песок был сброшен широкий трап с поручнями. У самого трапа и на палубе тоже стояли вооруженные латыши. Первым на борт парохода Родионов приказал перенести Алексея. Затем поднялись девушки. Родионов показал Нагорному каюту, предназначенную для Цесаревича. Как только Алексей и дядька оказались в ней, он достал из кармана ключ и запер их.

– Как же мы будем навещать брата? – возмущенно спросила Татьяна.

– Вы будете навещать его тогда, когда я вам это разрешу и в моем присутствии, – сухо отрезал комиссар.

В соседней каюте разместился он сам, а рядом с собой поселил девушек. Сестры поняли, что вся дорога от Тобольска до Тюмени будет для них пыткой. Анастасия, положив сумочки на полку, выглянула из каюты, но возникший неизвестно откуда латыш показал ей жестом, что это запрещено. Он чуть ли не насильно затолкнул ее обратно. Она села на полку и заплакала.

– Потерпи, маленькая, – сказала подсевшая к ней Ольга. Она притиснула сестру к себе и уткнулась лицом в ее волосы. У нее на глазах тоже появились слезы. Никогда еще в своей жизни великие княжны не подвергались унижениям с такой откровенной ненавистью.

Окно каюты выходило на реку, и поэтому девушки не видели того, что происходило на причале. Но на железной палубе парохода и в его коридоре слышался стук сапог и прикладов, пыхтение, возня, отрывки разговоров. На пароход грузили вещи царской семьи, а их было много. В сундуках и ящиках находились платья Императрицы и мундиры Государя, одежда детей, столовые приборы, постельное белье, иконы, даже безделушки, подаренные к памятным случаям.

После того как вещи были подняты и растолканы по каютам, привезли дрова. Как это часто бывает при подобной суматохе, только в последнюю минуту выяснилось, что на пароходе не запаслись топливом на дорогу. Родионов распорядился реквизировать остатки дров в тех домах, что были ближе к берегу. Их перевозили на тех же подводах, на которых доставляли вещи. От берега отчалили только в пять вечера. Девушки даже не смогли попрощаться с Тобольском, он находился по другую сторону борта парохода. Но смотреть в окно все равно было интересно.

Пароход пересек стремнину Иртыша, вошел в Тобол, иногда приближаясь почти к самому берегу, и тогда среди травы можно было разглядеть желтые головки цветущих одуванчиков. Девушки сразу вспомнили Царское Село, на зеленых полянах которого в это время тоже цвели одуванчики. Анастасия часто сплетала из них венок и надевала на голову. Он делал ее похожей на милую крестьянскую девочку, она это знала и приходила с венком на голове во дворец, чтобы покрасоваться перед матерью. Все это казалось теперь сном, другой жизнью, которой вроде бы и не было никогда.

Перед вечером пароход проплыл какое-то село, а когда стемнело, причалил к берегу. В каюту вошел Родионов и сказал, что девушки могут прогуляться по палубе. Татьяна заявила, что сначала они хотят увидеться с Алексеем. Родионов провел их в каюту Цесаревича. Алексей лежал на нижней полке, в его ногах сидел Нагорный. Увидев сестер, Нагорный встал, а Алексей приподнялся на локтях, навалившись спиной на подушку.

– Ну, как ты? – спросила его Татьяна.