Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Александра Федоровна стояла в дверях комнаты, привалившись к косяку и держась за него рукой. Силы покинули ее, и она напрягала всю волю, чтобы не упасть. Дочери кинулись к ней. Татьяна схватила ее под локоть, прижалась лицом к плечу и стояла так до тех пор, пока к ним не подошел Государь с сыном на руках. Александра Федоровна дотронулась ладонью до его бледной щеки.

– Здравствуй, мама, – тихо произнес Алексей.

– Здравствуй, мой милый, – ответила Александра Федоровна. – Здравствуй, мое солнышко.

Государь прошел через комнату охраны и гостиную, внес Алексея в спальню и осторожно опустил на кровать. Александра Федоровна села к сыну и взяла в руку его тонкую горячую ладонь. Голощекин, вошедший в спальню вслед за ними, сначала не знал, как себя вести. Несколько мгновений он молчал, словно загипнотизированный. Затем сказал стоявшему рядом Авдееву:

– Откройте соседнюю комнату, девушки будут спать там.

Глава 18

Голощекин ушел, но девушки даже не заметили этого. Они сидели около родителей, наслаждаясь тем, что могут видеть их, слышать их голоса, разговаривать с ними. Долгая разлука источила сердца тех и других, и сейчас они не могли насмотреться друг на друга. Мать выглядела постаревшей и осунувшейся. У нее заметно поседели волосы, девушки сразу обратили на это внимание. Отец тоже осунулся, но его взгляд светился счастьем. Он радовался тому, что наконец-то снова увидел детей.

Мария стояла у стены и, скрестив руки на груди, рассматривала сестер. Они не изменились, хотя Марии казалось, что с тех пор, как она с родителями уехала из Тобольска, прошла целая жизнь. Все, что существовало до этого, окончательно ушло в небытие. Александровский дворец и парки Царского Села, наряды, автомобильные прогулки, блистательное окружение казались таким далеким и сказочным сном, словно этого никогда не было на самом деле. Остался Ипатьевский дом, маленький дворик между его стеной и высоким забором, и конвоиры. Они были на каждом этаже, лестнице, во дворике и у забора. Они стали неотъемлемой частью быта. Но если к вещам можно привыкнуть, а когда они надоедают, заменить другими, с охраной этого сделать было нельзя. Она отравляла существование, истощала терпение и нервы.

Алексей протянул руку к отцу, дотронулся пальцами до его ладони. Государь заморгал, словно в его глаз попала соринка, и спросил:

– Ты сильно устал в дороге?

– Нет, – ответил Алексей, поглаживая руку отца. – Когда плыли на пароходе, я видел чаек. Они такие же, как на море. Комиссар, который нас охранял, был очень злой. Ему все время что-то не нравилось.

– Комиссарам всегда что-то не нравится, – сказал Государь и улыбнулся. Ему не хотелось, чтобы Алексей говорил о комиссарах.

– Как к вам относились в Тобольске? – спросила Александра Федоровна, переводя взгляд с сына на дочерей. – Не притесняли?

– Нет, – сказал Алексей. – К нам каждый день приходили Евгений Степанович и Клавдия Михайловна Биттнер. Мы с ней занимались русским языком. Хуже стало, когда Евгения Степановича убрали, и вместо него пришел комиссар Родионов. Вот он был злым и неучтивым.

– Ты знаешь, мама, что Кобылинский и Клавдия Михайловна поженились? – спросила Ольга.

– Откуда же мне знать? – удивилась Александра Федоровна. – Но если это так, я хочу, чтобы Господь дал им счастья. Они остались в Тобольске?

– Собирались уехать, но я не знаю куда, – сказала Ольга.

– С каждым днем остается все меньше тех, кто окружал нас, – горестно вздохнула Александра Федоровна. – Да, собственно, их уже не осталось.

Татьяна поднялась с кровати, подошла к окну. Но, едва взглянув в него и увидев у ограды охрану, спросила:

– Гулять здесь разрешают?

– По полчаса в день, – сказала Александра Федоровна. – Но я не хожу на прогулки. Гуляют папа и Мария.

– Я видела в гостиной рояль, – сказала Ольга. – Он исправен?

– Не знаю, – ответила Александра Федоровна. – Мы на нем не играли.

– А можно попробовать?

– Наверное, можно. Во всяком случае, нам не запрещали подходить к нему.

Ольга встала с кровати и прошла в гостиную. Вскоре оттуда раздались звуки рояля. Ольга играла вальс из балета Чайковского «Щелкунчик». Это походило на что-то нереальное. В доме, битком набитом полуграмотными людьми, солдатами революции, никогда не знавшими, что такое искусство, зазвучала волшебная, берущая за душу музыка. Татьяна и Мария пошли к Ольге, но увидели, что в проеме противоположной двери, ведущей в комнату охраны, замерев, стоят Авдеев и трое его чекистов. Они, не дыша, слушали музыку. Так и стояли, не шевелясь, друг против друга две царские дочери и четверо чекистов до тех пор, пока Ольга не закончила игру.

– Ну вот, – сказала Ольга, вставая, – теперь у нас есть развлечение. Инструмент очень хороший. Чей этот дом?

– Говорят, какого-то инженера Ипатьева, – ответила Мария и посмотрела на противоположную дверь. Там уже никого не было. – Но где сейчас этот инженер, никто не знает.