Липяги. Из записок сельского учителя

Пошел Данилка к батюшке, попу нашему. Во главе прихода был тогда отец Дмитрий, дед нашего Александра. Ну, как положено, в ноги отцу Дмитрию упал Данилка. Тот выслушал мужика и сжалился над ним. Обещал три мерки ржи дать. Вот стал поп сыпать зерно в севалку, а Данилка останавливает его и говорит: «Поимей, говорит, сочувствие, батюшка. Рожь не корю — хороша, а уж мерка — того, больно мала. Ну что мне эти твои три севалки — на десять-то ртов?!» Поп, понятно, от удивленья уставился на бедняка: «А разве севалки не все одинаковы?» Данилка, ни слова не говоря, выбежал из амбара и вскоре вернулся, неся свою мерку. Это тоже вроде бы севалка, но ей-ей чуть ли не в рост человека!

«Ось мерка, батюшка!» — сказал Данилка.

Батюшка от души посмеялся и вознаградил бедняка за находчивость. Однако вскоре он прочитал прихожанам проповедь о жадности и в проповеди рассказал о Данилиной мерке. Так и пошло по селу новое Данилино прозвище Осьмерка, ставшее впоследствии фамилией.

И большая мерка не помогла Данилке: продолжал он жить в великой бедности. Но хоть и беден был Данилка, а сварлив и неуступчив. Вечно он враждовал со всеми, особенно со своим соседом, с Капитоном. Как-то Данилке показалось, что Капитон припахал себе лишнюю борозду его, Данилкиного, огорода. Осьмеркин пожаловался старосте. Староста, как водится, взял сторону богатого мужика. Не добившись справедливости, Данилка самовольно припахал две соседских борозды. Капитон тоже не хотел уступить — припахал три борозды. Осьмеркин приказал своим ребятам в отместку убивать соседских кур, если они зайдут в их огород.

Далее — более, начали с кур, а кончили красным петухом. Однажды обозленный Данила поджег Капитонову ригу. Но день был ветреный, и от соседской риги загорелась и Данилина изба.

После пожара Данила запил и вскоре умер.

К счастью, дети Капитона и Данилы не унаследовали вражды своих отцов. Особенно дружны между собой были их старшие сыновья: Тарас Осьмеркин и Матвей Сазонов. Они и в школу вместе бегали, и на посиделки ходили на пару, и женились в один год. Потом лет за пять до империалистической войны поступили они на станцию: Тарас — молотобойцем в кузню, а Матвей — статистиком в контору.

И тоже часто ходили вместе по старой станционной дороге — три версты туда, три обратно.

Тогда она еще не называлась Осьмеркиной дорогой, и никто из них не думал, что она будет так названа…

3

Тарас Осьмеркин хоть и рос в нехватке, на кусочках, а вымахал здоровенным мужиком. Смуглолицый, широкоплечий, в избу войдет — матицу головой подпирает. А Матвей Сазонов, поди же ты, рос в достатке, но и ростом не вышел, и здоровьем особым не отличался. То ли сладости в детстве любил Матвей, то ли хворь в него какая вселилась — только был он замухрышистый мужичишка. Замухрышистый, но хитрый, и в карты играть охотник большой. Видно, в отца, Капитона, пошел.

Тарас — молчаливый и очень работящий. Ни минуты он без дела. Даже идя на станцию, он успевал по пути сделать что-нибудь доброе. Начнутся зимой метели да заносы — никто, бывало, вешки в снег возле дороги не воткнет. Вот и блуждают люди, особенно ночью. Пойдет какой-нибудь стрелочник с ночной смены, заблудится, забредет в Александровский лес или в Разбойний лог, присядет отдохнуть в затишке — и… Что ни зима, то два-три покойника. Душу отдавали богу, но палец о палец боялись ударить, чтоб дорогу понадежнее сделать.

Один Тарас Осьмеркин заботился. Лишь только в декабре выпадет снег, возьмет он санки, нарубит веток в Погорелом и, возвращаясь домой, понатыкает веток по обе стороны дороги. Ночь-полночь, метель любая — идут люди, пробираясь от вешки к вешке, да Тараса похваливают: «Вот какой молодец Осьмеркин!» Занесет вешки снегом или, случится, поваляет их ветер, — Тарас снова прутья повтыкает, на вид поставит.

Потекут весной полые воды, Осьмеркин прокопает в каждой низинке канавы для схода воды, и люди за весь пост ног ни разу не замочат.

Матвей Сазонов часто подсмеивался над соседом, мол, из-за твоих стараний липяговские мужики стали в штиблетах ходить.

Если нечего делать по пути, то Тарас брал у Матвея узелок с харчем и нес, помогая соседу.

Так и ходили они на железку: утром туда, вечером обратно. Лет пять, наверное, ходили. Уж детей у них по нескольку было, старшие в школу с осени записались, — тут и случилась беда.

Случилось это в конце июля. С лугами уже управились— собирались косить хлеба. Был день получки. Матвей после работы зашел к Тарасу в кузню. Осьмеркин давно обещался отковать соседу навески для ворот риги. (Матвей «миром» поставил новую ригу, взамен сгоревшей при отце, и нужны были навески.) Они, случаем, оказались готовы. По этому поводу Матвей сбегал в лавку и принес бутылку водки. Соседи распили ее тут же, в кузне, и им показалось мало. Теперь Тарас, чтоб не оставаться в долгу, побежал в лавку и взял бутылку. Но распивать ее не стали: решили распить на природе, в Погорелом или еще лучше в Осиннике. Завернул Матвей навески в мешковину, сунул их под мышку; Тарас закрыл кузню, и они пошли.