Липяги. Из записок сельского учителя

Едва, бывало, телега протарахтит по шпалам переезда и мимо промелькнет полосатая перекладина с фонарем посредине, — сразу тут развилка. Дорога, что отклонялась вправо, вела в Шанхай. Это поселок такой, раскинувшийся вдоль станционного оврага. А наша, липяговская дорога — это та, что от развилки сразу налево. Тут, в сторонке от путей, стояло еще два или три дома, в которых помещалась дистанция пути. А там, где теперь вагоноремонтный пункт, стояла низенькая, закопченная кузня. Между прочим в этой кузне одно время, до создания МТС, работал Бирдюк. А еще раньше него, до революции, служил в ней молотобойцем наш липяговский мужик — Тарас Осьмеркин. (Не Осьмёркин, как говорят теперь все липяговцы, а Осьмеркин.) Это важно знать потому, что с этим именем у нас связано много мест. Кроме Осьмеркиной дороги, у нас есть еще Осьмеркин лес и Осьмеркин лог… Даже один из углов нашего кладбища зовется «Осьмеркиным углом».

Но об этом — потом.

Собственно об этом весь рассказ.

Теперь же мне хочется, чтобы вы очень хорошо представили себе старую дорогу.

От станционного переезда наша дорога шла наизволок, вдоль косогора. Вдоль этого косогора никогда не сеяли рожь, а сеяли исключительно одни овсы. Это потому, что сюда со станции вывозили всякие нечистоты, и хотя земли тут считались хорошими, удобренными, но засевали их лишь тем, что можно скормить скотине. Но зато и овсы тут были. Не овсы, а лес. Бывало, выйдешь со станции, обступят они тебя со всех сторон — жутковато станет. Бежишь скорее на взгорок. Взошел на взгорок, и как-то сразу повеселеет на душе. Со взгорка Погорелый виден — лесок, где мы осенью огребаем лист. Погорелый посредине пути.

Но пока дойдешь до леса, есть еще одно местечко, поравнявшись с которым у тебя холодеет сердце. Сразу же, где кончаются овсы, есть овражек: узкая промоина, поросшая по краям низкорослыми дубками. Овражек сам ничего, не жуткий, но, как поглядишь в ту сторону, так непременно увидишь черную пасть Осьмеркина лога. И при одном лишь воспоминании о бедном Тарасе кошки забегают по спине…

Но и овражек этот позади.

Вот и Погорелый.

Теперь лесок этот проглядывается насквозь: настолько его извели. А когда-то Погорелый был излюбленным местом отдыха всех идущих на станцию или со станции. Особенно летом. Ни один мужик не минует его, не устроив перекур. Правда, место тут торное, укрыться от посторонних глаз в лесочке негде, и если у мужиков намерение посерьезнее, чем обычный перекур: скажем, захотелось выпить после получки или сыграть в карты, то они не остаются в Погорелом, а идут в соседний лесок — в Осьмеркин лес, или, по-старому, в Осинник. Это всего-навсего в полверсте от Погорелого — стоит лишь перейти лужок, поросший конским щавелем, и сразу же очутишься в небольшой рощице.

Это и есть Осинник.

Но мы заглянем сюда вместе с Тарасом Осьмеркиным в самый последний день его жизни, а теперь пойдем нашей дорогой дальше.

Дальше, от Погорелого, идти веселее.

Едва вышел из лесочка — вот он, впереди, над поспевающими ржами купол церквушки; поднялся на взгорок, к Разбойнему логу — завиднелись журавли колодцев. Еще сотни две шагов — и вот они, совсем рядом, курчавые верхушки ракит, а в тени их — черные соломенные крыши изб и мазанок…

Это уже Липяги.

Если вам на наш порядок, на Кончановку, то возле села, в низинке, сверните направо. А если вам надо на село, то идите прямо. Тут, на взгорке, за нашими кончановскими огородами вы увидите отдельно стоящую купу ракит и вязов.

Это липяговское кладбище.

Тут, возле кладбища, и конец ей, старой Осьмеркиной дороге.

А длины ей — от самого станционного переезда и до кладбища — считалось по-старому четыре версты.

А езды или спорого ходу всего-навсего один час,

2

Такова была эта старая дорога.

Без малого сто лет ходили и ездили по ней липяговцы.

Но, как я уже сказал, она не все время так называлась, Осьмеркиной. Она стала зваться так после одного случая, происшедшего с Тарасом, сыном Данилы Осьмеркина.

Давно еще, в том веке было.

Жили в Липягах по соседству два мужика: Капитон Сазонов и Данилка Нестеров. Капитон богатый был, а Данилка — тот бедный. Ребят у Данилки много, хлеба своего никогда до нови не хватало. Бился он как рыба об лед: в отход ходил, бросив в разгар лета свое хозяйство, подавался на Украину — луга и хлеба косить. Но ничто не помогло выбраться ему из нужды.

Однажды в засушливый год так подбился Данилка, что хоть ложись да помирай. Хлеба не хватило и до крещенья. Всю зиму в кусочки ходил. Но перед пасхой мужики и кусочки перестали подавать.