Лимб

На углу двух мощёных булыжником улиц (откуда они? Чехия? Австрия? где ж я их видел?..) цвела большущая яблоня. Ветви роняли белые лепестки, покрыв землю и мостовую хрупким ковром. Я сел под деревом, оперевшись о ствол. Славное чудо в конце безумного дня…

Кто знает, вдруг культисты и вправду смогут соорудить здесь идеальный городок? Здесь нельзя заболеть, умереть (почти нельзя?), их стараниями из жизни исчезнут гнев, зависть и всё такое… Они не такие уж плохие люди.

…Или я их оправдываю, чтобы хоть как-то себя утешить?

Ну а что я потерял там, на земле? Свою тьму с галлюцинациями? Перепалки и распри? Погоню за статусом? Грязь из новостей в двадцать один — ноль ноль?

Но если я смирюсь, не будет ли это означать, что мой бывший друг, а теперь враг, самозваный Мессия, был прав, протащив меня в это измерение, и тут мне и вправду лучше?

Я вдруг осознал, что сижу напротив витрины с марионетками. Что ж, если вы настаиваете…

* * *

— А ведь вы без меня скучаете, — сказал я Доктору. — Специально подбрасываете свою берлогу мне на пути.

— Презабавнейшее предположение, — отозвался тот с нарочитым равнодушием. — Оно вам льстит?

Я уселся на кушетку, сдвинув мусор в сторону. Доктор намеренно устроил здесь ещё больший бардак, пока меня не было. Инструменты, бумаги — всё было в полном хаосе, чтобы не дай бог, я не уличил его в гостеприимстве.

— Смотрите, что я вам принёс, Док, — я протянул ему несколько яблоневых лепестков на ладони.

— Что это? — за толстыми линзами мелькнул интерес.

— Надежда.

— Несбывшаяся?

— Она ещё не знает, сбудется или нет… Такой и должна быть настоящая надежда.

— Не самый интересный материал, но всё равно, благодарю.

Доктор сгрёб лепестки и спешно ссыпал их в мутную банку, тут же завинтив — будто боялся, что они тотчас упорхнут мотыльками.

— Вы мне задолжали. Получили часть моей личной истории, а где оплата?

Доктор взглянул на меня с таким изумлением, словно я нагадил ему на ковёр и теперь с гордостью демонстрирую ему кучу.

— Покажите мне ещё немного Земли напоследок, и больше я вас не побеспокою. Вы слишком раздражающий тип, чтобы ходить к вам на чай.

— Ложитесь, меркантильный вы негодяй, — ответил он наконец. Кто бы говорил! Но я повиновался, гадая, куда меня отправят на этот раз: в жерло вулкана или какой-нибудь корейский освенцим.

Глава 3

Вырываюсь на поверхность, отфыркиваясь — вода попала в нос. Прямо как в старые добрые годы, когда я ходил в бассейн. Три месяца исправно глотал хлор каждые среду и воскресенье, но плавать так и не научился. Тренер говорил, я безнадёжен…

Опять эта долбанная суицидница! Что-то лопочет про ангелов.

— День Сурка какой-то, — проговорил я. — Ты ж ненастоящая, да?

Я влепил ей пощёчину. Она даже не вздрогнула, продолжая глупо лыбиться. Что ж не улыбаться, ей ж мерещится скорый отход в лучший мир, или что она там себе придумала?

— Нет там лучшего мира, — сказал ей я. — Только огромная полупустая камера пыток, которая берёт то, чего ты больше всего боишься. И это даже ещё не Ад, а Чистилище. Но ты-то, самоубийца, не заслужила и Чистилища. Так что, счастливого пути в преисподнюю!

Я откинулся на противоположную стенку джакузи. На кафельном полу стояла бутылка и пустой бокал. Моя героиня приняла на грудь для храбрости перед величайшим действом в своей жизни?

Не тратя время на раздумья, я схватил бутылку и прихлебнул из горла. Красное сухое. Кто ж знает, через сколько чистилищных лет сектанты начнут гнать алкоголь? Если им вообще можно его пить, а то уж я этого не помню…

Не могу сказать, что вкус меня впечатлил.

— Что дешёвку-то такую купила? Квартиру обставила по классу люкс, а проводить себя в последний путь денег не хватило?

Девушка попыталась сфокусировать на мне взгляд. Она была не слишком красива… но смерть сама по себе мало кого красит. Если б я был художником, решившим запечатлеть её смерть (а почему бы и нет? нарисовали же смерть Марата?), я бы, несомненно, ничуть не колеблясь солгал своей кисточкой. Убрал бы круги под глазами, сами глаза сделал не такими красными и маленькими, удлинил бы нос, очертил скулы… А вот бежево-кремовые стены остались бы неизменны.

— Только вот ты не Марат и даже не босховский скупец, чтобы кто-то искал эстетику в твоём дохлом теле, — сказал я и толкнул под водой её ногу своей.

* * *

— Что видели? — опять полюбопытствовал Доктор.

— Цинизм, — отозвался я.

— М-м?

— Собственный, кстати. Смерть плохо на меня влияет. Ну и осознание лживости ваших декораций тоже. Кончилась фантазия? Или забыли, что уже крутили мне это кино?

— Боюсь, всё было по-настоящему, — сказал Доктор, ничуть не оскорбившись. — Скажите «а».

Я открыл рот, не успев подумать, что надо бы воспротивиться, и потусторонний собеседник повозил мне по языку ватной палочкой, которая тут же отправилась в следующую банку. Доктор написал на ней слово «Цинизм» и убрал в ящик стола.

— А теперь — точно прощайте.

Я поднялся с кушетки и направился к выходу, но Доктор подскочил ко мне, ретиво схватив за рукав простынной тоги.

— Ну что же вы? Обиделись? На обиженных воду возят.

— Дайте мне хотя бы одну причину остаться.