Лимб

— Как вы догадались? Вы, наверное, экстрасенс? — съязвил я. — И вправду, умеете мысли читать!

— Данте, я пытаюсь привести вас к мысли: вы уверены, что вам есть, куда возвращаться? Вы уверены, что вы мертвы, и находитесь в Чистилище?

Он близко наклонился ко мне, нарушая все мыслимые границы, и доверительно прошептал прямо в ухо:

— А что, если вы всё ещё там, на Земле, только сошли с ума окончательно? И никакие сектанты ни в чём не виноваты. Были ли они? Разве возможно, чтобы какие-то люди телепортировались в другое измерение, прости Вселенная, да ещё забрали туда постороннего человека?

Сердце ёкнуло. Мои мысли, которые по словам Доктора, пытались разбиться о череп изнутри, устроили форменную истерику. Они рыдали, словно малые дети, и звали «маму» — то есть меня самого в виде цельной личности.

— Ну уж нет, — напустил я на себя равнодушие. — Я про эту штуку слышал от своей знакомой, называется «газлайтинг». Вы пытаетесь убедить здорового человека в его безумии.

— Пытаюсь ввести в заблуждение? — Доктор поднялся и обошёл меня кругом, разминая члены. — Или всё-таки желаю искренне помочь, раскрыть глаза? Заметьте, я вас ни в чём не убеждаю. Я только спрашиваю, а вы сами себе внушаете, что я применяю этот… как его… газлайтинг.

— Вот, опять попытка манипуляции, — храбрился я, а сам думал: вдруг он прав? Вдруг я лежу сейчас где-то в психушке, привязанный к койке ремнями, и пускаю слюни изо рта? Скачу по палате на подушке, уверенный, что оседлал черепаху? Пытаюсь облапать такого же сумасшедшего товарища по несчастью, полагая, что держу в руках «живую матку»?

— Ваша черепаха мне всё не даёт покоя, — проронил Доктор, будто бы задумчиво. Он уже скрылся из вида, заслонённый гроздью кожаных мешков, и чем-то зашуршал. — Где вы видывали, что на черепахе можно ездить верхом? Как вам это в голову пришло? Вы что, правда сумасшедший?

— Далась вам эта черепаха! Завидуете, что у меня фантазия лучше, чем у вас!

Всё, он мне надоел. Я не дам над собой издеваться. Глупо было думать, что можно нормально общаться с существом родом из этого мира!

— Прощайте, — сказал я, тайно радуясь, что не вижу сейчас лица собеседника. Иначе мне вряд ли бы удалось удержаться от того, чтобы не стереть с него самодовольную ухмылку. Я уверен, он прятал за кожаными мешками именно её.

— До встречи, — откликнулся Доктор.

* * *

С тяжёлым сердцем я возвращался обратно в общину. С тяжёлым — потому что видеть мне там никого не хотелось. Они же считают меня помешанным, дефектным, неисправимым. Утверждают, что можно взять и перестать сосредотачиваться на зле. Как они сами-то это делают? Что за магия такая?

Когда меня вызволили из подвальной каморки, кто-то принёс мне одеяло, чтобы укутаться, и сунул в руки стакан с непонятным пряным варевом. У всех нас в голове засел штамп из американских фильмов: если кто-то попал в переделку, нужно завернуть его в плед и отпоить какао. Но у нас какао не было, а воображуны, видно, пока что были не настолько умелы, чтобы его создать.

Девушка, которая приходила ко мне в номер и назвала его не-Лувром, тогда ещё села рядом и попыталась меня приобнять. Я сбросил её руки, расплескав варево, но она не ушла.

— Послушай, Данте… к сожалению, я не знаю твоего настоящего имени… Мы понимаем, как тебе тяжело, — заговорила утешительница. — Мы все готовились к переходу месяцами, тренировали свой дух и разум… и мне жаль, что наш переход тебя зацепил. Ты, верно, думаешь, что мы все бестолковые фанатики, — тут я подумал: «Надо же, как точно подмечено!», — но мы понимаем, что пришли в недружелюбный, сложный мир. И ещё мы знаем, что в наших силах сделать его идеальным, нужно только много работы.

Я не раскрывал рта. Ведь я чувствовал, что стоит мне зашевелить языком, как не смогу удержаться и выдам всё, что думаю о их поганом переходе, их лидере и их самих.

Устав от молчания, девушка решила оставить меня. Но напоследок добавила:

— Лучше, если ты будешь почаще гулять, проветривать голову. Тебе явно вредны маленькие комнаты.

А я прочёл между строк вот что: «Лучше, если ты будешь держаться от нашей общины подальше. Ночевать, так и быть, приходи; ведь мы не можем собрать яйца и прогнать тебя. А теперь мы все пойдём на собрание, на котором будем опускать Давида, за то, что впустил тебя в наш круг святош».

Когда-то я был идеальным переговорщиком. Ну, я так думаю. То самое, что последний муж моей сестры называл silver-tongue. Будь я прежним, смог бы убедить всех этих клятых переселенцев возлюбить меня и водрузить на пьедестал, как близкого друга пропавшего их гуру. Но, я не был прежним, и мне пришлось повиноваться и уйти шататься по городу.

Несколько месяцев во Тьме, кажется, сделали меня аутистом. Почти разучился лгать и льстить, еле заставляю себя это делать, когда нужно. Сектанты бы сказали, что Тьма очистила меня от греха лицемерия. Но на то они и сектанты.

Да ещё эти постоянные преобразования, стоит мысли скакнуть куда-то не туда… Где уж отыскать самообладание?