Летопись 2. Черновики

Выдержать.

Выдержать.

Выдержать…

* * *

Ее притянули к столбу цепью — руки вдоль тела; она поймала себя на том, что не пытается казаться спокойной — страха действительно не было.

— Госпожа… — почти беззвучный шепот палача. — Госпожа, я дам тебе яд… Ведь это очень больно, госпожа…

Она усмехнулась:

— Разве ему кто-нибудь облегчил страдания?

Палач дернулся, нервно огляделся по сторонам:

— Вы мне сына спасли, госпожа… Я прошу…

— И твой сын тоже пришел посмотреть, как жгут ведьму?

Она могла бы поклясться, что видит, как под маской жалко перекосилось лицо палача. Конечно, узнала его — он тогда так долго благодарил, ведь к нему никто не хотел идти, все знали, кто он — брезговали. Сын у него славный — светленький такой мальчишка с большущими ясными глазами… Неужели тоже палачом будет… И Нариэль добавила уже мягче:

— Благодарю тебя, добрый человек. Не надо. Делай, что должен.

* * *

…Она твердила себе, что — выдержит, не станет кричать, как бы ни было больно. Страха по-прежнему не было — перегорел раньше, чем вспыхнул с треском хворост. Глядя на пеструю толпу — там, внизу, — она усмехнулась почти надменно, и, когда первые веселые язычки пламени побежали по сухим поленьям и хворосту, гордо подняла голову и только сжала руки в кулачки, по-прежнему улыбаясь. Подсмеиваясь над самой собой, поняла: не верит, что умрет.

Но, если уж умирать — почему бы не умереть красиво? И что красивее костра…

«Может, огонь будет милосерден, и они не увидят, какой я стану потом.»

Слева пламя разгоралось быстрее, и уже добралось до осужденной, ластилось к ногам огненным зверем, поднималось все выше. Раскалившиеся широкие браслеты сжали запястья, и она прикусила губу.

«Не закричать, только не закричать, только бы…»

Рот наполнился кровью, от дыма и нестерпимой боли на глазах выступили слезы, она уже не властна была удержать соленую влагу, текущую по лицу, а жаркий воздух почти мгновенно осушал слезы, и стягивало кожу…

«Сердце мое, черная птица моя, я выдержу…»

Толпа молчала, захваченная зловещей красотой зрелища — черная тонкая фигурка, рыжее пламя, рыжая грива волос, развевающаяся по ветру…

«…прости меня…»

Красивая смерть, не так ли, господа?

«…не стану… но как… больно… мэл кори…»

Ветер закручивал пламя в яростные смерчи, взлетавшие все выше; ее тело выгнулось, напряглось, словно она пыталась разорвать цепь…

«…не могу… не должна… умереть… я…»

Пламя хлестнуло по лицу, выжигая глаза, взметнуло огненным вихрем волосы — но она была еще жива, и тогда из-за стены огня рванулся одинокий пронзительный вопль:

— Ведьма!..

Она закричала.

* * *

Черная тень пронеслась над костром, но никто даже не пошевелился.

Вернись. Там уже никого нет, слышишь?! Вернись…

…в пламя из пламени — огненной памятью…

Я опоздал, Учитель…

…дочь Пламени — сестра моя…

Зачем я? Зачем жить, если…

…серебром и подзвездным льдом, светом падающей звезды…

Почему я не услышал?!

…нарекаю имя тебе — Полынь…

Как же я не понял…

…Элвир, вернись, вернись, вернись…

…горела заживо, а я…

…мне ли — пропадом, ветром — во поле…

…те же глаза…

…камнем в омуте — помнить?..

…почему ты не спас ее, почему…

…руки скованы…

…бездной — над — протяни руки — моим…

…ведь она же поверила мне…

…ведьме — венчание, миру — прощание…

…за что?!

Шорох — шепот — звон прогоревших угольев под ветром, звон серебряного бубенца:

— …вернусь…

* * *

Он остановился посереди Храма, сжимая кулаки — что-то было не так здесь, но что — он не мог понять, да и не было ему сейчас до этого дела. Заговорил тихо и яростно:

— Почему ты не спас ее? Она же верила тебе — почему? Ты. Бог. Всевидящий. Всесильный. Всеведущий. Почему? Т-творец мира, — страшный сухой смешок, — да что тебе за дело до жалких людишек? Или, может, тебе жертвы нужны, чтобы ты до нас снизошел? Мало было? — так вот тебе еще! — вырвал из ножен кинжал, стиснул клинок руками. — Нет? Не видишь? Не слышишь? Может, ты действительно слеп?!..

Он почти выкрикнул последние слова — и внезапно понял, что изменилось.

Храм молчал.

Только страшный срывающийся стук сердца — и нестерпимо пылающее пламя в камне.

Он охнул, запоздало осознав смысл своих слов — словно спала с глаз пелена безумия.

Сталь звякнула о плиты, а мгновением позже он опустился на колени перед темным прозрачным камнем Сердца, прижался к нему виском, болезненно вздрагивая всем телом, чувствуя — уже на грани сознания — ледяной холод под рассеченными почти до кости ладонями…

* * *

— Где он, Моро?

Провидец покачал головой. Вместо него ответил Король:

— В Храме.

У Саурона перехватило дыхание:

— В Храме… трое суток?..

— Я пойду… — порывисто поднялся Денна.

— Оставьте его. Так нужно.

— Он же с ума сойдет, — пробормотал Маг.

— Так нужно, — резко повторил Король. — Он придет сам.

— Что с ним? — тихо спросил Саурон; почему-то ему показалось, что Аргор знает ответ.

— Прости, Повелитель. Боюсь, я не сумею объяснить.

Лаиэллинн

(2275–2281 годы II Эпохи)

— Я слышал, ты — мастер лютни?

Вот так — ни стука в дверь, ни приветствия. Нарион неспешно отложил корпус лютни — розовое дерево, редкостная диковинка из южных земель — и обернулся:

— Допустим…