Летопись 2. Черновики

Господин Дамрод не советовал бы госпоже Алмиэль потешаться над его словами. Господин Дамрод хотел бы напомнить госпоже Алмиэль, что положение ее и ее семьи не столь прочно и безопасно, чтобы она могла пренебрегать предложением губернатора и наместника государева.

Она резко поднимается, глаза ее сужаются, взгляд становится острым и недобрым:

Господин Дамрод, кажется, забылся, позволив себе угрожать женщине. Но женщина эта не столь слаба, как, возможно, полагает господин Дамрод. Она сумеет защитить себя. Для господина Дамрода было бы лучше со всей возможной поспешностью покинуть этот дом.

Дамрод также встает, медленно багровея лицом:

Госпожа Алмиэль, должно быть, запамятовала, с кем говорит. Рыцарь и наместник государя не намерен сносить оскорбления; как бы госпоже Алмиэль не пожалеть о своих словах!

Глаза Нариэль сверкают, как у рассерженной дикой кошки; она нехорошо скалится, но голос ее остается мягким и вкрадчивым:

Господин Дамрод, как видно, с некоторым запозданием вспомнил о своем рыцарском звании… впрочем, подозреваю, что его дородность и излишнее полнокровие не позволяют слишком часто надевать доспех рыцаря. Так и до апоплексического удара недалеко… Целители в таких случаях предписывают небольшое кровопускание. Господину Дамроду вредно так волноваться. Это может дурно отразиться на его здоровьи и пищеварении. Господину Дамроду вообще следовало бы последить за своим здоровьем — в ближайшее время. Мало ли что в жизни случается…

* * *

Нариэль остановила коня; юноша-всадник, вряд ли старше ее годами, остановился тоже.

— Здравствуй. Ты из здешних?

— Здравствуй и ты. Нет, я не здесь живу… Мое имя Элвир.

— Мое — Алмиэль. Но мне больше нравится прозвище. Нариэль.

— Дочь Пламени?

Она задумалась:

— Конечно, можно и так… — пригляделась, — А ты… Элда? Нет, человек… и все-таки не совсем человек… так же, как — он.

Юноша посерьезнел; переспрашивать не стал — Нариэль показалось, он понял.

— Откуда ты?

Он молча указал на восток.

— Значит, прислужник Врага? — она рассмеялась, и Элвир улыбнулся в ответ:

— Конечно!

Ей вдруг стало странно легко и радостно. Хорошо, когда не нужно прятать мысли и чувства, не нужно играть, можно просто — побыть самой собой.

— А все-таки я тебя где-то видела!

Элвир отчего-то смутился:

— Ну… побродил я тут у вас… Я же Странник все-таки… — решился, — Я тебя тоже не первый раз вижу.

Спешился и собрался было помочь девушке, но та, беспечно махнув рукой, легко спрыгнула на землю. Ее гнедой и ухом не повел — видно, был уже привычен. Нариэль потянулась по-кошачьи, жмурясь на солнце, и села в траву, обхватив колени руками. Элвир пристроился рядом, глядя в сторону.

— В городе вашем был… дома из песчанника хорошие, светлые, жаль, деревьев мало. Загородный дом наместника видел. Слушай, там же такой сад во дворике! Пруд, рыбины плавают здоровенные, и — ни одного окна в сад; ты не знаешь, почему?

Нариэль фыркнула:

— А-а, это «Дамродова Дурь»! Он на втором этаже напротив окон зеркала повесил, в полтора человеческих роста — роскошь! Портьеры парчовые, кресло на возвышении — прямо тронный зал. А окна ему ни к чему; ему и сад ни к чему, да сад до него еще посадили, при прежнем губернаторе. Его бы воля — он бы и фонтан вместо пруда устроил с каким-нибудь рыцарем, протыкающим дракона; на рыб ему начхать, если они не жареные. Вот жареные, да под белое вино — это да! Наша кухарка с ног сбилась, когда он последний раз приезжал, — девушка хихикнула, — а потом дня два костерила его, на чем Арда стоит: расстаралась, говорит, ради хмыря этого, так он хоть бы обедать остался!

— Что ж не остался?

— Взялся дурень сосну рубить, да топор деревянный взял! — усмехнулась Нариэль. — Ну его, такой день, травка зеленая, птички поют — а мы про губернатора!..

Посерьезнела:

— Ты сказал — Дочь Пламени. Я об этом никогда не задумывалась; но тогда ведь это значит просто — Человек?

— Ты многое знаешь.

— Скоре, догадываюсь. И Люди — Пламя-во-Тьме, но кто зажег это пламя… Скажи, твой Повелитель — он похож на… на своего Учителя? — вдруг спросила она.

— Наверно, да. Я не задумывался об этом.

— Мне всегда казалось — похожие и разные. Ортхэннэр был — как огонь: яркий, яростный, стремительный; а Учитель…

Она замолчала. Потом:

— Элвир, — почти шепотом, — откуда я это знаю?

Он ответил не сразу.

— Не знаю. Ты — Видящая? — полувопрос-полуутверждение.

— Видящая… значит, все так и было — нет, не надо, не говори ничего, я знаю. Я видела… его; и у него… он… Элвир, но он ведь видит, правда, Элвир, Элвир?!

Юноша на мгновение растерялся — такая отчаянная мольба была в ее голосе; судорожно кивнул, пытаясь проглотить вставший в горле комок.

Нариэль смешалась, прикрыла лицо рукой, словно устыдилась внезапной вспышки.

— Я так мало знаю… Что такое Стена Ночи? Почему мне кажется, что это она мешает вспомнить, из-за нее — так трудно вернуться? И в то же время — словно скорлупа, окружающая Арту… Если она — смерть, то… ведь он — жив!.. Если там может жить только душа, не тело — зачем же эта проклятая цепь, почему не заживают раны? И — не у кого спросить, и никому не могу сказать, никому…