— Сейчас ты можешь видеть? Смотри на меня — что ты видишь? Говори.
И он заговорил. И не выдержал Черный Повелитель.
— Замолчи! Замолчи! — крикнул он, закрывая лицо руками. — Все правда, все так было… Иди за мной.
Листы книги были потрепанными и ломкими.
— Читай. Здесь все поймешь — все, что ты видел. Я буду ждать.
— Ты хочешь, чтобы я отнял твой дар?
— Нет. Теперь — нет.
— Чего же ты желаешь? Говори — все будет, как ты выберешь. Ведь ты можешь видеть грядущее — загляни. Реши.
— Не хочу. Мне это не нужно, я выбрал. Нужно ли мне говорить, что я избрал, Повелитель?
— Нет. Благодарю тебя. Только знай… впрочем, ты уже это сам знаешь. Тяжело знать — предвидеть — и не сметь сказать.
— Да. Я не смогу ничего изменить сам… Молчание.
— Нет. Иначе это будет та же проклятая предопределенность.
— Но зачем тогда мой дар!
— Тот, кто стоит на развилке, спросит — туда ли я иду? Знающий скажет — да или нет. Но не скажет — почему. И не скажет — как дойти, иначе нет смысла в дороге.
— Я отвечу, Повелитель.
«Сталь кольца — оковы на устах моих, на сердце моем. Я знаю. Я вижу. Я молчу. Я не смею менять — предопределенность и зло, что я призову на головы других. Я не смею судить. Не судья, а слуга… Сталь кольца — как печать, как клеймо, как судьба… Лунный камень и ночь, и молчанье пути, я не смею, я смею… Молчать — и идти…»
О «черных культах» в южных колониях Нуменора
…Ночь непроглядно-темна, узкий серп ущербной луны почти не дает света, стволы деревьев в нескольких шагах сливаются в сплошную стену. Кто выйдет из дома в такую недобрую ночь? Что могло выгнать в лес этих сумрачных людей, кутающихся в тяжелые плащи, скрывающих лица под капюшонами?
Они называют это — Служением.
Сколько их собралось на лесной поляне вокруг грубо обтесанной продолговатой каменной глыбы? — не знают и они сами. Как не знают друг друга по именам, не видят лиц друг друга.
Они называют это — тайной Служения.
Тот, единственный, кто сбросит сегодня темный плащ — увидит ли его лицо хоть кто-нибудь? Ущербная луна хранит свои тайны, вряд ли кто-то узнает его, даже если они и были знакомы в том, дневном мире. Знает всех лишь один.
Они называют его — Первым среди равных в Служении.
В мертвом молчании он делает шаг вперед, и невольно вздрагивают собравшиеся, когда раздается его тяжелый голос:
— Я приветствую братьев моих во Служении. Да будут благословенны те, чьи сердца бьются надеждой на возвращение Владыки единого и справедливого. Истинно, говорю я, истинно, братья мои — великая ночь ныне, ибо сегодня еще одна душа взойдет к Властелину, дабы придать Ему сил, дабы мог Он вернуться. И наступит час — падут пред Ним троны Запада, и весь мир — от заката к восходу, от севера к югу — прахом ляжет к стопам Его…
Голос звучит мрачным, яростным вдохновением, ему внимают в молчании, затаив дыхание, не смея не то что слово молвить — переступить с ноги на ногу.
— Так говорю я вам, братья, равный среди избравших путь Служения: грядет Час, когда вернется Он, и будет судить Он, и будет карать Он, и никому не укрыться от гнева Его. И будут те земли, что не покорятся Ему, достоянием злаков сорных, соляною рытвиною, пустынею навеки. Грядет Час, когда вернется Он, и Днем Гнева наречется тот день, когда вернется Он; и истлеет все небесное воинство; и небеса свернутся, как свиток книжный; и все воинство их падет, как спадает лист с виноградной лозы…
… Что привело сюда этих людей, кто они? Одни — из тех, кого называют еретиками, кто не умеет слепо верить священным книгам: они пришли узнать истину. Другие — пресытились милостями светлых Валар: они ждут, что сможет дать им — тот, из Тьмы. Третьи — из семей, в которых поклоняются Изначальной Тьме, знающие, что у Тьмы не может не быть господина: они следуют своему пониманию веры… Всех равняет ночь, тень, темные плащи; всех равняет благоговейное молчание, с которым они внимают словам темного пророчества.
Пророк поднимает руки к небу, и немые тени вокруг начинают опускаться на колени.
— О, если бы Ты расторг небеса и сошел! горы растаяли бы от лица Твоего, как от плавящего огня, как от кипятящего воду, чтобы имя Твое сделалось известно врагам Твоим; от лица Твоего содрогнулись бы народы…
Он говорит, словно не видя и не слыша ничего вокруг, и вера почти безумная — в его словах. И двое подводят избранника к камню, указывая ему лечь, и цепи охватывают его тело, и еще один — с чашей в руках — встает в головах и так замирает — слушая.