Летчик Михеев

Цель полета достигнута. Но прилетевшие люди не сразу уходят греться в теплый домик Совторгфлота. Необходимо вылить воду и налить в радиатор пять-шесть килограммов спирта, чтобы оставшиеся капельки воды, замерзнув, не разорвали радиатор.

После этого мотор закрывают теплым чехлом, а самолет прочно привязывают к кольям, вмороженным в лед.

Радист вынул аккумулятор из самолета и, тщательно осмотрев радиоприборы, бережно закрыл их ватными чехлами.

Солнце скрылось за горизонт, и очертания далекого маяка резко вырисовывались в оранжевом пятне заката.

Усталые после тяжелого полета, промерзшие в оглушенные ревом мотора, летчики сразу же легли спать.

?

Пятый день завывает шторм. Сильный норд-ост набрасывается на маленький домик, где живут летчики, завывает в антенне радиостанции, ломает лед у берегов. С океана движутся льды па Колгуев, на Канинскую землю, на Моржовец, и загромождают их берега. В воздухе стоит грозный гуд моря.

Наступает вечер.

В теплом уютном домике Совторгфлота семь человек: летчики Бабушкин и Михеев, механик Грошев, штурман Крюков, радист и двое научных работников.

За маленькими оконцами полыхают огни северного сияния. В ушах звучит "Кармен" из Московского Большого театра. Но достаточно повернуть ручку приемника — и Михеев легко ловит звуки заграничной музыки или человеческую речь из Барселоны, Берлина, Парижа.

Радио — единственное развлечение. Оно скрашивает однообразную жизнь и дает много радости.

Штурман Крюков играет целый вечер на гитаре.

Под аккомпанемент гитары механик Грошев щелкает на счетах и ругается:

— Что за чертовщина! Тринадцать бидонов в Архангельске, три на Кийской базе, двадцать семь здесь..

Где же остальные два?

Так он считает каждый вечер

Выведенный из терпенья Бабушкин хватает счеты и сам начинает щелкать костяшками. Итог получается верный. Грошев смущенно улыбается.

— Плохой ты бухгалтер, Федя, — говорит ему Бабушкин.

Все смеются.

Потом начинается чаепитие.

В этот вечер Михеев читал дневник Томашевского о полетах на зверобойке. Вот что писал он в 1926 году:

…Уже целый месяц, как я за полярным кругом, на острове Моржовец.

Этот остров — двенадцать километров в длину и восемь километров в ширину. Десять — двенадцать мужчин — все его население. В качестве аэродрома мне служит покрытое льдом озеро, а летаю я на сухопутном самолете.

Многих конечно удивит, почему самолет, предназначенный для полетов над океаном, не имеет поплавков, то есть не приспособлен для посадки на воду. Объясняется это просто: сезон зверобойных промыслов совпадает с периодом штормов и с преимущественными северными ветрами, набивающими к береговой полосе Моржовца груды крупноколотого плавающего льда, кромка которого уходит далеко в чистую воду. Озера во время этой полярной весны еще покрыты толстым слоем льда. Добраться по рыхлому льду на берег с чистой водой, где мог бы остановиться самолет, невозможно. Другой базы, более подходящей для самолета, поблизости к району промыслов нет. Вот почему самолет для разведки зверя и хода льдов поставлен на лыжи.

В весенний период море покрыто на две трети, а иногда и больше, плавающими льдами, но редко встречаются льдины, на которые была бы возможна посадка самолета. Льдины почти постоянно находятся в движении. Течением и ветром сжимает и давит льды и ломает их на мелкие куски. Скорость течения прилива и отлива, повторяющихся два раза в сутки, достигает двенадцати километров в час, а при попутных ветрах эта скорость увеличивается еще больше.

Резкие перемены погоды и то обстоятельство, что летать приходится на сухопутной машине, делают наши полеты в Горле Белого моря и зачастую над Ледовитым океаном особо опасными. Нам приходилось иногда садиться на ледяные поля, с которыми нас относило на двадцать и более километров. Иногда мы садились по собственной воле, иногда по воле мотора. Зачастую, поднимаясь с нашего случайного ледяного аэродрома, мы наблюдали сверху, как льдина, на которой мы только что были, крошилась и расходилась в воде.

Сильные туманы и низкая облачность заставляли нас летать буквально в нескольких метрах от воды, что было большим риском для самолета и наших жизней".

В тот момент, когда Михеев перечитывал эти строки, обычная тишина была резко нарушена криками и лаем собак па улице.

Минуту спустя в комнату ворвался радист в оленьем малахае, покрытом мокрым снегом. Он в возбуждении размахивал палкой, которой только что отбивался от собак.

— Ребята!.. S0S с Иоконги! — закричал он.

И прочел радиограмму:

"Семнадцать норвежских зверобойных судов затерты льдами, шторм и течение носят их по Ледовитому океану. Они прибиты к Канин- кой земле. Многие уже сдавлены льдами. Некоторые разбиты. Уцелевшая часть команды одного из погибших судов по льдам добралась до радиостанции Иоконги".

Три дня уже продолжался шторм. Металлические крылья самолета, крепко привязанные к кольям, содрогались от бешеных порывов ледяного ветра.

Команда воздушного судна сидела над морской картой и строила планы спасения норвежских коряков.