Лагерь

— Откроешь? — спросил Гена. Я покачала головой и ответила робко:

— Не могу. Боюсь, придется дождаться подходящего случая и вскрыть подарок, иначе я не достаточно проникнусь воспоминаниями.

— Мы подождем. Это ведь не займет еще одиннадцать лет?

— Что ты…

Позабыв про постороннего на веранде, мы увлеклись беседой и настолько разоткровенничались, что Леша гаденько прогнусавил:

— Какие страсти развели, голубки. Мыслите, как дошколята. Мультики, прятки, песочницы. Еще куличиков налепите. Тоже мне! Неужели вы думаете, что мы прирастем задницами к этой берлоге?

— Вы куда-то отчаливаете? — молниеносно скумекал Гена. — Когда?

— Когда завянет метелка, которую ты притащил, а это свершится очень скоро, обещаю. И когда она завянет, а ты заявишься к нам подлизываться и прикидываться Тони Старком, я возьму этот веник и прогоню тебя взашей. Спроси, почему. Пожалуйста, спроси.

— Почему? — ошарашенно пробормотал Гена.

— Ооо, достойный вопрос! Ночью я замерз в пижаме и хотел одолжить пуховик. Собрался выскочить на веранду — вдруг вижу, крадется полуночная крыса в свитере. Наглая — оторопь берет! Она своими крысиными лапами обшарила кухонный стол и разворошила то, что ей не принадлежит. Потом крыса вообще страх потеряла и превратилась в такое, что язык назвать не повернется. Она сцапала Настину тетрадку и запустила в нее свои тупые глазки, а утром шуршала снова, подкидывая в ящик.

Гена соболезнующе зацокал языком.

— Явные неполадки в организме… Сны, принимаемые за чистую монету, говорят о помрачнении сознания, что свидетельствует о психических нарушениях.

— Чего?! — пустился в бой Леша. — Сам ты психический! Мозги в невесомости сплющило, что ли? Не вздумай отвертеться, ночью ты трусил зажечь лампу и поднес зажигалку к дневнику, а потом подпалил его, осел безрукий.

— Это правда? — просипела я. Гена красноречиво закатил глаза и парировал:

— Козел отпущения, приятно познакомиться! Настя, состояние твоего друга нельзя приравнивать к вменяемым. Он не умеет дискутировать. Он сразу бросается угрозами и оскорблениями в мой адрес вместо того, чтобы предъявить старые добрые доказательства. Покажи мне снимки, на которых я размахиваю зажигалкой в вашем доме, и я капитулирую.

— Ха! — выпалил Леша торжественно. — Вперед, Настя. Ты обалдеешь, как он примарафетил твою бумажную жилетку.

Я отдернула пленку с фруктами, гордо зовущуюся скатертью и перелистала дневничок, куда недавно изливала мемуары, убежденная в простодушной влюбленности Гены. Действительно. Заднюю часть обертки съедали пегие зубчатые края, крошащиеся при дуновении и мажущие сажей. Гена «примарафетил» дневничок и другим способом. Скрывая содеянное, он, видимо, попытался избавиться от обугленных зубцов и оторвать кончик обложки, но запаниковал и отцапал с другого бока. Теперь мои мемуары выглядели так, словно их покусала прожорливая, изморенная голодовкой моль.

— Ага! — вскричал Леша столь самодовольно, словно ему присудили Оскар за самое грандиозное разбирательство в истории человечества. — Сам объяснишься или помочь? Это ведь не займет одиннадцать лет?

— Глупо отпираться, — с легкостью согласился Гена. — Эх, жаль, мы не в американском боевике, парень. Я бы оперировал правилом Миранды. Компрене ву? Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ты бы вооружился адвокатом, а я — природной смекалкой и отличным знанием психологии. Кстати, угадай, кого тянет на похороны жертв убийства?

— Что он городит, Настя? — взвинтился Леша. — Дурацкий зубрила, то что ты умнее не делает тебя честнее. Ты чуть на части не порвался, когда застал нас со своей матерью и ни капли не успокоился, хотя вытурил нас из коттеджа. Ты ошивался под нашими окнами вчера утром, вывел Настю на прогулку, думал слимонить антиквариат, а вот фигушки тебе, червяк книжный! Нет никакого кольца! Ты не просек и без зазрения совести полез шебуршать в наших вещах. Выкуси! Кольцо — плод моей соображалки. Ну, что, мозг, добро пожаловать в американский экшн, ты имеешь право на молчание и на адвоката, и на одиннадцать лет — подумать о том, что ты хоть и заумный, но беспросветный идиот.

Гена сочувствующе поджал губы, словно ожидал такого поворота событий. Из кармана брюк юноша заполучил записную книжку, точно такую, какой Леша пытал тетю Аллу позавчера и продемонстрировал нам страничку с загнутым уголком. Облепленное телефонными номерами, именами и фамилиями, полстраницы перекрывало Лешино художество — круг на растопыренных ходулях. Обилие стержня прорисовывало додуманные контуры, соединяющие ходули по нижней линии, и для невовлеченного зрителя казалось — натурально, кольцо. С внушительным, богатым камнем, изломанным ребрами. Леша прищурился, делая вид, что разбирается в паутине чернильных линий. Затем отошел и сказал нерушимо:

— Нелепая самодеятельность. Нас не проймешь дешевыми трюками. Наше кольцо другое.