Лагерь

Ворота тот час распахнулись, как крылья исполинской птицы и из недр двора к нам навстречу выпорхнул изящный парень в драповом пальто. Я заметила, какие титанические усилия прикладывает Леша для того, чтобы провалиться в ватную телогрейку, как черепашка в панцирь. Поняв, что затея провальная, друг нацепил гримасу гиены, по которой проехался каток и, так уж быть, протянул руку для приветствия.

— Гена, — наскоро представился парень и обхватил меня за плечи. — Господи! Я весь испереживался, издергался, вашими фотографиями пестрят все каналы, начиная от Первого и заканчивая военной волной Звезда с промежутками в десять минут! Где вас носило?

Гена взволнованно отпрянул и поспешно потащил нас в двухэтажный коттедж с высокой треугольной крышей, нависающей над выступающей частью мансарды с симпатичным балкончиком. На балконе, завернутая в плед, пила чай тетя Алла.

Когда мы поднялись на второй этаж, соседка не кинулась с объятиями, не привстала и даже не кивнула сухо в знак формального пожелания здравия. Она безразлично раскачивалась в плетеном кресле и, казалось, ветер колыхает всю эту конструкцию во главе с сильной, статной женщиной, как тростинку. Глаза тети Аллы нацелились на переносной телевизор, точнее, на микроскопический экранчик, затерянный среди глыбы пластиковой оправы и сузились, высматривая нечто особенное, чрезвычайно заслуживающее ее внимания для обсуждения с другими болтушками. Признаться, услышать сообщения внеземных цивилизаций или моргнуть и прилуниться через секунду не могли переплюнуть немую тетю Аллу в позе истукана. Я приблизилась к бабушкиной подруге и нежданно осознала, что телевизор выключен. Тетя Алла смотрела сквозь коробку с антенной и сотрясалась, как осиновый лист.

— Тетя Алла, добрый вечер, — добродушно сказала я. — Узнаете или сдаетесь? Я — Янтарева Настя, внучка….

— Ей все равно, — траурно прервал Гена, нажимая на зеленую кнопку пульта. — Моей матери индифферентно, кто ты, кто твой товарищ и кто я… Ее не беспокоит дом, состояние, благоустройство, заботы о распорядке горничных, статистика кулинарных поваров, заголовки третьесортных статеек. Она даже не шелохнулась, услышав первые слова внука…Ей уже не важно. Не мучь мою маму, пожалуйста, пускай отдыхает.

Гена крикнул в лестничный пролет «Евгений!» и окунулся в кресло-грушу. В проходе нарисовался прилизанный парень в бордовой жилетке и галстуке, точь-в-точь киношный прислужник лордов. Он крайне вежливо поздоровался с гостями и осведомился:

— Вам накрывать ужин?

— Принеси два чая с лимоном, — велел Гена по-хозяйски. Леша почти бесшумно икнул, чем выдал себя и сказал сконфуженно:

— А мне воздушный чай, пожалуйста. Шутка. Ничего не надо.

Гена хмыкнул, за глаза наградил Лешу бессрочным клеймом кретина и, отправив «официанта» за напитками, церемонно вопросил:

— Зачем пожаловали? Надеюсь, повод веский, иначе перед всей страной не оправдаешься. Переполошили безграничную Родину-матушку, негодники. Придется отправлять вас обратно.

— А его никак нельзя запустить в космос, желательно навсегда, — пробурчал Леша себе под нос. Я ущипнула друга за бок и ответила Гене:

— Да так…Долгая история. Жаль, что твоя мама захворала. И давно так?

— Года 4, — сказал Гена, потягиваясь в кресле.

Я сокрушенно охнула.

— Ну новости! А мы бабушку четыре года назад похоронили. — Гена соболезнующе прикрыл веки и сказал по-товарищески участливо:

— Да, после похорон твоей бабушки у моей мамули…как бы это более корректно выразиться…что-то перемкнуло. Она говорила, что видит какие-то образы… — Гена обернулся на мать. Та, сбросив махровое покрывало, ежилась от холода. Гена бесстрастно отвернулся и на лице его читалось «Ну вот. Опять». Мы с Лешей перебросились красноречивыми взглядами, и Леша многозначительно пождал губы. Мол, хорош сынок, ничего не попишешь.

— А тетя Алла описывала свои видения? — спросила я. В глазах Гены зажглись искры раздражения.

— Вроде доступно выразился. Мать переклинило, и после смерти твоей бабушки она перестала разговаривать.

— Правда? — удивилась я. — Как же ты узнал о призраках, которые мерещились тете Алле?

— Да малевала она портреты всякие… — неопределенно изъяснился Гена. Мы с Лешей переглянулись вновь.

— Ну да-ну да. Зарисовки в яйце, яйцо в ларце, а ларец на свалке чердака, — съехидничал Леша. Если бы мудрый алхимик решил сотворить убийственное зелье, то его пойло проиграло бы в гонке за пальму первенства коктейлю из ярости, оголтелости и ядовитости, которыми Леша ежеминутно третировал Гену. Гена ответил Леше со всей возможной антипатией:

— Цитируешь недавно прочтенные произведения?

— Нет, просто жаба душит растрачивать бесценное остроумие на человека, который его не оценит, — прошипел Леша. Гена засмеялся, но глаза его недобро загорелись.

— Верно. Грех транжирить то, что у тебя в дефиците.

Так бы они продолжали перекидываться комьями брани и колкостей, если бы я не повернула парад острословия вспять: